Примечание: в переводе с языка балета па-де-де означает танец двоих.

Мне было двенадцать, когда я впервые увидел её. В этом возрасте мой сын уже задумывается над вечными вопросами, соизмеряя конечность бытия с бескрайностью вселенной. Но я в его годы был сущее дитя и философским проблемам предпочитал шумные забавы в компании братьев и сестер. В тот день мы затеяли игру в прятки. Младший брат старательно считал вслух, а я проплутал по дворцовым коридорам и, свернув наугад, вбежал в пустую залу. За распахнутыми окнами шумел летний ливень, наполняя комнату влажной свежестью. В темном углу стоял высокий шкаф, казавшийся подходящим убежищем. Я спрятался за резными дверцами и стал ждать. Текли неторопливые минуты. Брат не шел. Я уже хотел отправиться на разведку, как в комнату впорхнула юная девушка в нарядном голубом платье.

Напевая что-то мелодичное, она плавно закружилась по зале. Длинный подол вышитой жемчугом юбки едва касался узорного паркета. И казалось, девушка не танцует, а парит над землёй. Недалеко от моего укрытия она остановилась и начала выделывать затейливые па, то протягивая узкую ладошку кому-то невидимому, то снова отнимая её. Изящные движения не походили на придворные танцы. Подобное волшебство я видел лишь в балете. Но тогда па-де-де исполняли двое. А моей незнакомке каким-то невероятным образом удавалось танцевать в одиночестве так, словно рядом находился незримый партнер. Завороженный, я застыл, любуясь хрупкой сильфидой, и не сразу сообразил, что поступаю некрасиво.

Отец был бы недоволен подглядываниями. Я словно услышал его обманчиво бархатный голос: «Константин, ведите себя достойно сына императора!» Мнение отца много значило для меня. Умный, сильный, красивый, он был моим кумиром. Но даже ради его одобрения я не перестал бы следить за волшебным танцем. Слишком чудесным было зрелище, открывавшееся моим глазам. Хотелось бесконечно смотреть на прекрасную незнакомку и представлять, что это мои ладони касаются её тоненькой талии. Что это я кружу её в легком танце, заботливо убирая темный локон с раскрасневшейся щеки. И мне одному предназначена её пленительная улыбка.

Сладкие грёзы были прерваны самым жестоким образом. На пороге появился офицер и громко крикнул:
- Наташа, нам пора!
Сильфида обернулась и, подбежав, доверчиво прильнула к его плечу. В тот же миг я узнал князя Репнина. Приветливый отцовский адъютант нравился мне. Он никогда не держался снисходительно, как другие взрослые. К тому же Михаил сочинял стихи. Ещё вчера мы по-приятельски обсуждали мою первую пробу пера. Но сегодня при виде Репнина, бесцеремонно обнявшего незнакомку, я ощутил такой гнев, что если б не боялся показаться смешным, вылез из шкафа и кинулся на нахала с кулаками. Между тем девушка отстранилась от князя, поправила растрепавшиеся локоны и звонко спросила:
- Братец, погляди, всё в порядке?
Фамильярное поведение князя разъяснилось. Незнакомка была его сестрой. Чувства мои сразу переменились, и я полюбил Репнина, как родного брата.

В тот же вечер мне удалось познакомиться с Натали. Выждав, пока Репнины уйдут из залы, я побежал к себе и переоделся в парадный мундир, желая выглядеть взрослее и солиднее. Прием был в разгаре, когда Михаил представил княжну, и я, нарушая все придворные правила, склонился над её худенькой ладошкой. Мои губы коснулись тонких пальцев, и сердце замерло от счастья. Стараясь не показывать волнения, я заговорил о дворцовых порядках. Натали с интересом слушала. Вблизи она казалась совсем девочкой. Карие глаза с наивным восторгом смотрели на всё вокруг. Худенькие плечи она держала невероятно прямо, как учила моих сестер строгая гувернантка. У взрослых дам не бывает такой осанки. Позже я узнал, что Натали всего шестнадцать, и нас разделяют четыре года. Конечно, мужчины взрослеют медленней. Но тогда я об этом не знал и наивно грезил, что скоро вырасту и предложу княжне руку и сердце.

Радужные планы расстроила неприятная новость. У Натали был жених, которого она считала верхом совершенства. К счастью, он редко бывал во дворце и не мешал мне дружить с княжной, к тому времени ставшей матушкиной фрейлиной. В свободные минуты мы с Натали болтали обо всем на свете, делились радостями и огорчениями. Я сочинял стихи о любви и писал их княжне в альбом, не решаясь в прозе открыть свои чувства. А Натали, ничего не ведая, расхваливала своего жениха. Всякий раз, когда она восхищалась его благородством и умом, в груди сжимался болезненный ком. Как я хотел скорее вырасти! Как придирчиво проверял отметку на дверном косяке, вычисляя свой рост. Как старательно учился, чтобы быть достойным княжны. А время словно стояло на месте.

Прошло два года. Натали повзрослела, привыкла к дворцовым обычаям, но не стала похожа на прочих фрейлин. В ней не было ничего от этих льстивых и манерных ломак. Прекрасные глаза княжны никогда не лгали - они смотрели открыто и не таили ни мыслей, ни чувств. Пару раз я случайно слышал, как Михаил ругал её за излишнее прямодушие, но она гордо отвечала, что не умеет лицемерить.

Скоро случилось событие, осчастливившее меня - Натали разорвала помолвку. В ту пору Михаил был в отъезде, и свою беду она доверила мне. Сквозь отчаянные Наташины рыдания я с трудом разобрал, что другая женщина ждет ребенка от её жениха. Подробностей княжна не сообщила, но одного этого было достаточно для моего вечного презрения. Болвану досталась самая прекрасная девушка. А он пошло и глупо потерял своё счастье. Именно это я сказал Натали, разбудив улыбку на её заплаканном лице. Мы долго сидели на узком диване, прижавшись друг к другу. Шелковистые локоны княжны сладко щекотали мне щеку. Хрупкое плечико прижималось к моей груди. Стыдно признаться, но, несмотря на Наташино горе, я был доволен и полон надежд.

Время потекло приятно и неторопливо. Утром я просыпался счастливым, зная, что днем увижу свою княжну, услышу её веселый смех. С каждым часом она становилась всё дороже моему сердцу. На шумных маскарадах я узнавал её под любой маской. По одному вздоху угадывал желания и мысли. И всегда находил предлог, чтобы побыть подле неё. Когда отец доверил мне придумать новые мундиры, я не замедлил прибегнуть к Наташиной помощи. Сначала мы весело рисовали оборки на гусарских доломанах. Потом посерьезнели и пытались совместить красоту с удобством. Отец, обнаруживший нас за упорными трудами, заулыбался, присел рядом и долго рассказывал о военном житье. Это был мой последний счастливый вечер с княжной.

Вскоре меня отправили в путешествие по Европе. Из каждого города я посылал Натали длинные письма. Поначалу она обстоятельно отвечала, живо и ярко рассказывая новости двора. Потом ответы стали короче. И хотя были всё также бодры, мне стало мерещиться, что княжна что-то недоговаривает, словно боится огорчить. Предчувствие оказалось верным.

Возвращаясь домой, я бережно держал на коленях коробку, обтянутую розовым шелком. В ней хранился подарок для княжны - музыкальная шкатулка с балериной, кружащейся в изящном танце. Хрупкая фигурка казалась уменьшенной копией Натали. Карие глаза смотрели с задумчивой грустью. На голубом платье сверкали бриллианты. Представляя, как вручу подарок, я довольно поглаживал темную ниточку усов. Украшение гусаров особенно радовало меня. За прошедшие месяцы я догнал в росте отца и сильно раздался в плечах. Натали должна была увидеть не мальчика, а любящего мужчину. Но свидание после долгой разлуки ничего не переменило. Княжна радостно улыбнулась, приподнялась на цыпочки и обняла меня совсем по-матерински. Для неё я остался тем же маленьким Костей. Даже жаркий поцелуй не смутил Наташу. Она добродушно засмеялась и, попросив более не шалить, открыла розовую коробку.

Танцующая балерина привела её в восторг. Княжна долго разглядывала механическое чудо, а я любовался ею, с тревогой находя новые черты в знакомом облике. Нет, она осталась той же хрупкой сильфидой, но из движений исчезла былая порывистость. Походка стала плавней и женственней. Но более всего взволновал меня теплый свет, поселившийся в карих глазах княжны. Они сияли так ярко и счастливо, что ревнивое воображение сразу нарисовало рокового красавца наподобие одного барона, по которому вздыхали все дамы. Но сколько я ни пытался узнать, кто похитил сердце Натали, ничего не добился. Со всеми поклонниками княжна была одинаково вежлива и холодна. Как они, я томился в любовной лихорадке. Мне уже было мало Наташиной дружбы. Целуя её маленькую ладошку, я с трудом отрывал горящие губы. Сидя рядом, едва сдерживался, чтобы не сжать в объятиях нежное тело. Ночью становилось ещё трудней. Страстное желание сжигало меня, не давая забыться хоть на миг.

Тем горьким вечером я долго ворочался, бесплодно пытаясь уснуть. Потом оделся и, почти не понимая, что творю, пошел к комнатам Натали. Хотелось снова увидеть её прелестное лицо, услышать легкое дыхание. Стояло полнолуние. Я вошел в гостиную, залитую бледным светом, взял с кресла шаль княжны и поднес к лицу, жадно вдыхая нежный аромат. Дверь в спальную была приоткрыта. Не в силах противиться искушению, я подошел ближе, пытаясь расслышать хотя бы вздох своего божества. Но из спальной не доносилось ни звука. Несколько мгновений я стоял неподвижно, прислонившись к стене, и уже хотел повернуть обратно, когда ночную тишину разрезал протяжный стон. За ним последовал ещё один, жалобный и тягучий. Я бросился на помощь и, распахнув дверь, замер. В тусклом лунном свете блеснули два нагих тела, сплетенные в страстном объятии. На миг показалось, что ударила ослепительная молния и убила меня.

В следующую секунду я очнулся и бросился прочь, не разбирая дороги. Дальнейшее помню смутно. Было настолько плохо, что хотелось громко выть. Возможно, я так и делал. На дворе бушевала метель. Колючий снег облепил меня с головы до ног, утяжеляя каждый шаг. Долго ли я бродил? Где? Сказать трудно. Результатом ночных хождений стала лихорадка, трепавшая меня целый месяц. Во время болезни я жил надеждой, что видел горячечный бред, и едва поправившись, бросился к Натали - проверить хрупкую гипотезу. Но комнаты княжны были пусты. Я побрел к Михаилу, надеясь узнать хоть что-то. И опять оказался непрошеным гостем.

Пока я у дверей переводил дух, раздался жалобный возглас князя:
- Я твой брат, но понять тебя не могу! Объясни, зачем ты сделала это?
- Всё очень просто, - прозвучал в ответ самый прекрасный на свете голос: - Я люблю его. Всем сердцем. И буду любить всю жизнь.
- Тебя окружало море поклонников. Неужели больше никто не был достоин твоей любви?
- Пойми, рядом с Ним все пусты и мелки. Да, он вдвое старше меня. Но мои ровесники - глупые мальчишки.
Князь начал что-то втолковывать сестре, но она упрямо воскликнула:
- Хватит твердить о приличиях. Не бойся, фамилия Репниных не будет на языках сплетников. Уже неделю я графиня Забалуева.

Я пошатнулся. Неужели юная княжна любит сенатора Забалуева? Конечно, он знатен, богат, обласкан моим отцом. Но от одной мысли, что той ночью Наташа была в объятиях плешивого старика, в глазах потемнело, и я упал без чувств, словно барышня. Очнулся я уже в постели. Рядом сидела Натали, грустная и прекрасная. Вздохнув, она взяла меня за руку и попросила: - Костя, умоляю, не думайте обо мне слишком плохо.
Я сжал маленькую ладошку и с трудом прошептал:
- Наташа, для меня Вы всегда будете самой лучшей на свете.
Слезы выступили на лучистых глазах княжны. Она встала и, прощаясь, нежно поцеловала меня в лоб. Больше я её не видел.

В тот же день мне стало хуже. Началось осложнение. Надежда на любовь Натали умерла, и выздоровление шло медленно. Меня всё время терзала мысль, что княжна предпочла отвратительного старика. Прошло несколько месяцев, прежде чем доктора разрешили мне встать с постели. Бесцельно слоняясь по дворцу, я увидел Забалуева и долго разглядывал, пытаясь понять, чем прельстилась княжна. Потом решился и, подойдя, спросил о ней. Забалуев поклонился и доверительно сообщил, что его супруга пребывает в тягости. Доктора советовали ехать на воды. Сам он занят в сенате и не смог сопровождать жену. Но Его Величество великодушно обещал позаботиться о графине во время поездки на Кавказ.

Я посмотрел в угодливое лицо сенатора и побледнел от ужасной догадки. По недовольным намекам старшей сестры мне было известно, что с отцом поехала новая фаворитка, последнее время занимавшая все его мысли. Несколько лет назад врачи запретили моей матери рожать. С тех пор родителей связывала лишь нежная дружба. Отец берег матушку, словно хрупкий цветок, а она старалась не замечать его мимолетных связей. Но на этот раз увлечение было слишком серьезным. Семья встревожилась не на шутку. Но я, погруженный в свои страдания, даже не спросил, какая фрейлина заслужила столь пристальное внимание. И вот всё сошлось один к одному. Наташа любила не старика Забалуева. Она любила моего отца! Это рядом с ним все казались мелки и ничтожны. Это его ребенка она носила под сердцем.

С этой минуты я перестал называть императора отцом. Не хотелось ни походить на него, ни даже видеть. Всё казалось ненужным и бессмысленным. Как заведенный механизм, я ходил, ел, спал, учился, а на душе было холодно и пусто. Словно я состарился раньше срока. Возможно, время вылечило бы мою унылую апатию, но судьба рассудила иначе.

ПРОДОЛЖЕНИЕ