Трепеща от радостного предчувствия встречи с Владимиром, и посему почти не слушая, как служанка суетливо повторяет наставления, переданные мне хозяйкой, остановилась я у входа в незнакомую комнату. Из распахнутых дверей уже доносилась мелодия танца семи вуалей. Спрятавши лицо под тончайшим шелковым платком, коий персиянка величала вуалью красоты, беспокойно проверила я остальные шесть платков, закрепленных на бархатном пояске столь ловко, что вместе составляли они широкую юбку. Пора было начинать, но волнение мешало сосредоточиться. От страха, что сделаю я что-то не так, бросало меня то в жар, то в холод, кружа голову и ввергая в лихорадочный озноб. Стараясь успокоиться, крепко обняла я дрожащие плечи и строго напомнила себе, что ныне решается не только скромная моя судьба, но и бесценная жизнь младенца, коего ношу я под сердцем. Мысли о ребенке вдохнули в меня силы, вернув утраченное было мужество. Унявши таким образом волнение, стала я думать только о танце и позволила соблазнительной мелодии завладеть мною.
Музыка, сладкая и тягучая, как восточные лакомства, томной волной наполнила тело, поднимаясь от босых пяток к шелковистым завиткам волос. Каждая, самая маленькая моя частичка пленительно затрепетала и подхватила чарующий ритм. Чувствуя, как томная мелодия нежно покачивает меня на волшебных своих волнах, плавной и уверенной походкой вошла я в просторную комнату, мельком отметив, что это верно спальная, ибо подле окна стоит кровать под бархатным балдахином. Многочисленные масляные лампы нежным розовым светом освещали центр залы, но края её тонули в призрачной полутьме. Посему не могла я рассмотреть лицо темноволосого мужчины, небрежно раскинувшегося на широкой постели. Но от всего его облика повеяло на меня чем-то столь родным и близким, что сердце сладко заныло, шепнув: это он, твой Владимир. Тут хозяйка, сидящая подле незнакомца, повелительно махнула рукой, и, не останавливая мерный шаг, начала я танец семи вуалей, расслабив тело и плавно покачивая бедрами в такт музыке, как учили меня. Но ежели ранее, на уроках, колдовской ритм руководил мною, то сейчас, когда пришел решающий час, настолько исполнилась я мужества и вдохновения, что мелодия покорилась мне и преданно полетела следом, послушная причудливым моим фантазиям.
Каждое моё движение рождало чарующую музыку. Вот пятки мои застучали по полу и высекли удары из невидимых тамбуринов. Вот темп ускорился, становясь всё быстрее и жарче, и следом за поднятыми моими ладонями устремились вверх нежные флейты, незримые за занавесью из блестящего шелка. Вот томно изогнувшись, сбросила я первую вуаль, открывая лицо, окруженное облаком золотистых волос. Оркестр на миг замер. Темноволосый зритель резко подался вперед. Кинувши быстрый взгляд из-под ресниц, с радостным торжеством узнала я любимого, и безудержный, безумный восторг охватил меня. Представивши себя беспечной одалиской самого прекрасного на свете султана, закружила я по комнате в вихре танца, рождая бурные волны на струнах напевных цимбал. Длинная вуаль любви вспорхнула с пояса и понеслась рядом с гибким моим телом, вторя чувственным его движениям. На миг замерев подле зачарованного барона, весело качнула я тяжелыми локонами, так что бусинки, вплетенные в них, нежно прозвенели ему: люблю, люблю, люблю. Повторяя взглядом откровенное своё признание, медленно провела я ладонью по напряжено застывшим плечам Владимира и оставила на них вуаль власти.
Лицо барона осталось непроницаемым, но серые очи так жарко полыхнули мне в ответ, что я сладко содрогнулась под любовным их огнем, упиваясь своим счастьем. Никогда ещё не казалась я себе такой красивой. Никогда не чувствовала столь желанной. Ощущая, что ныне подвластно мне всё на свете, позволила я телу своему двигаться по собственной его воле, вдохновенно сочиняя танец, в коем трепещущее моё сердце говорило о любви. Очи мои не могли оторваться от прекрасного лица Владимира, с наслаждением наблюдая, как бездонный темный взгляд алчно скользит по гибкой моей фигурке, теряющей одну вуаль за другой. Сердце замирало в истоме при виде того, как соблазнительное сиё зрелище сводит с ума любимого моего. Каждым жестом, каждым взглядом вбирала я в себя жгучий огонь его желания и, дойдя до вершины страсти, когда нет уж сил переносить томительный её жар, одним резким движением ладоней возвращала накопленный пыл и без того возбужденному Владимиру.
Души наши летели друг к другу. Тела жаждали слиться в единое целое. Уже последний покров остался на подвижных моих бедрах. Вот отстегнула я его и легко подбросила высоко вверх, оставшись в одном бархатном пояске и ни капли не стыдясь прелестной своей наготы, коей столь жадно любовался зачарованный барон. Магическая вуаль вечности воспарила в воздухе, раскаленном от нашей страсти, нарисовала замысловатые круги под узорными сводами и плавно опустилась на пол, приказав молчать незримому оркестру. Трепеща от возбуждения, устремила я свой взор я на Владимира и невольно повторила жест, коему меня учили. Повернувши ладонь вверх, загнула я по очереди пальчики свои, начиная с мизинца, что значило на языке танца безумное и безудержное желание. И хоть Владимир не ведал сего восточного жеста, но понял меня без слов и порывисто поднялся навстречу.

Охваченные любовною лихорадкою, совсем позабыли мы про персиянку. Меж тем, на протяжении танца, хозяйка моя с довольною усмешкою поглядывала то на барона, то на меня. Было видно, что наслаждается она удачным моим выступлением, жадно подсчитывая, насколько увеличит и без того высокую цену своей рабыни. Помимо корыстных радостей, танец потешил гордость самолюбивой персиянки. Насмешливый барон, ещё вчера пренебрежительно отзывавшийся об искусстве ракса, сегодня потерял голову при виде колдовского танца и выглядел совершенно обезумевшим от страсти. Однако, подобное сумасшествие не входило в планы моей хозяйки, собиравшейся лишь позабавить Владимира соблазнительным танцем, но вовсе не желавшей, чтобы упали мы друг другу в объятия. Алчность оказалась сильнее благодарности. Посему, беспокоясь об сохранности ценной рабыни, персиянка громко кашлянула, напоминая про своё присутствие, и лукаво осведомилась у Владимира: понравился ли ему танец.
Низкий и резкий её голос рассек томительную тишину, возведя меж нами незримую преграду. Владимир вздрогнул, с трудом пробуждаясь от любовного наваждения. Темные его очи с яростной досадой сверкнули над упрямыми скулами, разом окаменевшими в борьбе с запретным желанием. И хотя мне тоже было нелегко, но, видя терзания барона, позабыла я об собственных сожалениях. Захотелось броситься к любимому, утешить его и приласкать, обнять напрягшиеся плечи, разгладить хмурую складку меж черных бровей, поцеловать мучительно искривившийся рот. Однако, суровая действительность предписывала свои правила и, обуздав нежный порыв, замерла я на месте, ставши бессловесной зрительницей.
Меж тем барон полностью овладел собою, но страсти своей скрывать не стал и, поворотившись к персиянке, пылко подтвердил, что околдован волшебным танцем и прелестною исполнительницею. И тут же попросил продать меня, обещая заплатить любые, самые немыслимые деньги. Но жадная женщина остудила его пыл. Медленно, но твердо покачав головой, она заявила, что, во-первых, цена слишком высока даже для богатого человека. А во-вторых, золотоволосая танцовщица уже обещана покупателю, уплатившему за неё целое состояние. Кроме того, рассудительно добавила персиянка, обладание подобной красавицей не принесет барону счастья, а напротив, разрушит всю его жизнь.
С беспокойством увидела я, как при сих словах Владимир задумался, и серые его очи затуманились тревожным сомнением. Лукавая женщина заметила сию неуверенность и с удвоенной силой продолжила уговоры, под конец сказав, что готова прислать парочку рабынь, чтобы барон утолил закипевшую страсть. Криво усмехнувшись, Владимир отвечал, что мудрые доводы вкупе с заманчивым предложением заставили его передумать, и что более он не хочет покупать меня. Персиянка довольно заулыбалась и начала игриво осведомляться, собирается ли барон предаться любовным утехам, и не помешают ли ему раны. Но противное щебетание тут же прервало зрелище, от коего игривое настроение моей хозяйки мгновенно улетучилось.
Ладонь Владимира неуловимым движением скользнула под подушку и, словно по волшебству, в сильных его пальцах очутился пистолет, грозно глянувший темным дулом на посеревшую от ужаса персиянку. Впрочем, и у меня внутри всё заледенело, когда поняла я, сколь рискует Владимир. Сердце моё болезненно ухнуло, чуть не разорвавшись в груди, а потом бешено заколотилось. От волнения на глаза навернулись слезы, отчего предметы в комнате слились в одно блестящее розовое пятно. Вытерев соленую влагу, с удивлением увидела я, что барон абсолютно спокоен, а лицо его всё так же приветливо. Только серые очи смотрят холодно и беспощадно. Ласково кивнув мне головой, Владимир продолжил насмешливую речь, молвив, что решительно отказывается от намерения купить меня, потому как собирается забрать совершенно бесплатно. И бесшабашно добавил, что не советует звать на помощь, ибо рука у него давно уже чешется на зловредную похитительницу беззащитных девушек, и что пристрелит он персиянку, лишь заметит что-либо подозрительное. Голос Владимира звучал негромко и весело, и оттого был особенно грозен.
В первые мгновения персиянка была столь напугана, что от страха оцепенела и не могла вымолвить ни слова. Затем, пришедши немного в себя, она злобно прошипела, что за насилие барона накажут по всей строгости закона. Владимир ядовито хмыкнул и сказал, что видимо она так ничего и не уразумела. И что он целый месяц волновался и разыскивал меня не для того, чтоб пререкаться с глупою преступницей. Тут персиянка, наконец, начала что-то понимать, и бледное её лицо перекосила бессильная злоба, а лоб и щеки пошли красными пятнами. Непристойно выругавшись, принялась она что-то быстро и довольно бессвязно бормотать, пытаясь видимо сообразить, откуда у Владимира пистолет, потому как расслышала я, что-то сумбурное про оружие и про мерзкого докторишку. При упоминании о враче барон хмыкнул и с издевкой похвалил персиянку за догадливость. Затем аккуратно прикрыл пистолет шелковым покрывалом и велел позвать слуг, чтоб принесли они обычную мою одежду.
Пока торопясь и путаясь в завязках, приводила я себя в надлежащий вид, Владимир старался подбодрить меня, то забавно подшучивая над моею медлительностью, то мило сожалея, что не может помочь мне со шнуровкою. Сам он быстро и ловко одевался, не выпуская из-под прицела мою похитительницу. Вскоре были мы готовы. Владимир нежно поцеловал меня губы, как сказал он, наудачу, и, крепко взяв за локоть мрачную персиянку, сказал мне стать по другую сторону. Выстроившись таким образом, странная наша процессия медленно тронулась к выходу. К несчастью, хотя хозяйка побоялась дать знак слугам, но последним показалась подозрительной необычная её молчаливость и бледный вид. Посему на свой страх и риск решились они проверить, всё ли в порядке и не надобна ли помощь. И вот, когда были мы всего в двух шагах от выхода, словно из-под земли вырос здоровенный детина, преградивший путь и мрачно доложивший, что хозяйку срочно зовут на женскую половину, ибо там случилась беда. Не теряя присутствия духа, Владимир крепко сжал плечо персиянки и громко спросил, неужто не проводит она дорогих гостей? Но женщина ничего не отвечала, то ли окончательно растерявшись, то ли наоборот расхрабрившись в присутствии слуг.
Неловкая пауза затягивалась. Тут стало бы всё понятно и последнему глупцу. А слуги оказались гораздо сообразительнее. Задув свет, бросились они на нас с Владимиром, стараясь под покровом темноты освободить хозяйку. Оттолкнувши персиянку и застрелив детину, коий преграждал выход, барон прикрыл меня своим телом, велев бежать на улицу и звать подмогу. Сам он сдерживал дворню, стреляя наугад, но вполне успешно. По крайней мере, никто не смел приблизиться к нам, а пару раз донеслись до меня стоны, говорившие, что пули достигли цели. На беду дверь закрыли на замок, об чем я и сказала Владимиру. Услышавши это, барон на миг повернулся и, ощупью разыскав скважину, выстрелил в упор. После сего дверь поддалась нашему натиску, и я вырвалась на свободу. Но выстрелы, сделанные Владимиром, оказались последними. Патроны кончились, и барону пришлось схватиться в рукопашную с целой сворой разъяренных слуг.
К счастью, на звук стрельбы уже бежал дежуривший подле дома Репнин и с ним ещё несколько офицеров. Ворвавшись внутрь, они быстро скрутили присмиревшую дворню, однако, ловкой персиянке удалось скрыться в возникшей суматохе. Прибывшей полиции только и осталось, что выслушать рассказ Владимира. Объяснившись с голубыми мундирами, барон шутливо пожурил друзей, отнявших у него лавры единоличного спасителя, и затем, благодарно обняв их, распрощался. Во всё время разговора Владимир бережно, но крепко сжимал мою ладонь в своей, не отпуская ни на миг, словно боясь снова меня потерять. Я же молчаливо наслаждалась нежным рукопожатием, не думая ни о чем и всё ещё не веря в долгожданное свое спасение. Вот так, не размыкая рук, сели мы в карету, оставляя позади пережитой ужас, коий именуешь ты моим кавказским приключением, и отправились домой.

На сем, ангел мой, заканчиваю письмо и прощаюсь с тобою, возвращаясь к делам семейным. Ибо любящий муж зовет меня на прогулку, весело подшучивая над писательским увлечением, охватившем драгоценную его супругу. С обычною милою усмешкою барон интересуется: не собираюсь ли я заделаться русскою Жорж Занд, перейдя от чтения романов к сочинительству оных. А на мой ответ, что это лишь письмо к тебе, почти серьезно требует проявить внимание к супругу, для приличия черкнув и ему пару нежных строк.

Береги себя, дорогая Сонечка, и чаще пиши мне о своих делах.
Крепко целую твои розовые щечки, любящая сестра Анна.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТУТ
Напишите мне