Анна, или история счастливой наложницы, рассказанная ей самой.  

Письмо пятое. 5 июля 1843 года

Милая моя Сонечка!

Как же развеселила ты меня наивною просьбой поскорее отписать тебе подробности моего кавказского приключения, кое величаешь ты романтическим. Поверь, дорогая сестричка, ничего увлекательного в происшествии сем не было. Да и что хорошее может быть в сидении под замком и ожидании омерзительной участи. Поверь, дни моего заключения были однообразны и тоскливы. Лихорадочно пыталась я изыскать средства для своего спасения, но не находила. Содержали меня роскошно, холили и лелеяли. Однако переживания душевные были столь сильны, что я худела и чахла на глазах. Заметивши это, разрешили мне прогуливаться во внутреннем дворике, но лучше от сего мне не стало. Ведь свобода была всё также далека. Кроме темноволосой хозяйки дома, коя уже считала меня своей собственностью, общалась я только с молодой служанкой, ухаживавшей за мной. Поначалу пыталась я подружиться с этой тихой и незаметной девушкой. Но всё было напрасно. Видимо её так запугали, что служанка боялась лишний раз молвить слово в моем присутствии. Лишь на третий день моего заточения с трудом я выяснила, что зовут застенчивую девушку Наринэ. И что будет она заботиться обо мне до самого моего отъезда. Но когда захотела я выяснить поподробнее свое будущее, служанка замолчала, испугавшись, что сболтнула лишнее. Впрочем, через пару дней случилось маленькое происшествие, немного сблизившее нас.
Обычно вечером Наринэ готовила для меня теплую ванную со столь душистыми и приятными благовониями, что, не взирая на моё отчаяние, после неё спала я спокойно и крепко. Но в этот раз до ванны дело не дошло. Поторопившись, Наринэ пролила воду, поскользнулась и упала, неловко подвернув руку. Я помогла ей подняться и усадила на кровать. Однако, девушка стонала от боли и жаловалась на поврежденный локоть. Вспомнивши врачебные свои познания, внимательно осмотрела я опухшую руку и поняла, что кроме заурядного вывиха ничего страшного не произошло. Вправить его оказалось не сложно. Наринэ пришлось потерпеть одно мгновение. Зато потом боль отступила, и девушка рассыпалась в благодарностях, удивляясь необычному моему умению. В ответ рассказала я про ураган, пронесшийся над нашей деревней, и про то, как помогала доктору лечить раненых. В тот вечер засиделись мы допоздна, приветливо беседуя. Наринэ по секрету поведала мне, что хозяйка дома персиянка. И что в годы молодости та была известной ракассой, по-русски танцовщицей. Услышавши это, я ничуть не удивилась. Ибо брюнетка сразу показалась мне невероятно гибкой и стройной для немолодого своего возраста. А вскоре загадочная персиянка и меня познакомила со своим искусством.
Надобно сказать, что восточный танец весьма своеобразен, а на наш неискушенный взгляд просто непристоен. Исполняют его в откровенном полупрозрачном наряде, состоящем из лифа и юбки, а то и шаровар, расшитых бисером и монетками. Ноги у танцовщицы должны быть босыми, чтоб показать, как близка она ко всему земному. Но не только наряд откровенен до вульгарности. Сам танец ещё неприличнее. За волнообразные покачивания бедрами назвала бы я его danse du ventre. Ибо чувственные движения более всего затрагивают сию часть тела. На мужчин танец производит столь неизгладимое впечатление, что жестокий Наполеон, завоевавши Египет, приказал отрубить головы четыремстам ракассам, чтобы те не вводили в сладкий соблазн его солдат. Вот этому магическому танцу решила обучить меня персиянка. Поначалу всё во мне возмутилось при виде сего бесстыдства, и хотела я отказаться от греховного занятия. Но, вспомнивши, что нахожусь в заточении, и что должна использовать каждый шанс для спасения, скрепя сердце, передумала и принялась усердно заниматься. Прилежание моё было вознаграждено благосклонным отношением персиянки, безумно любившей былое своё ремесло. А вскоре наставница моя стала говорить, что я самая способная её ученица и просто создана для ракса, то есть танца. Щедро делилась она со мною секретами волшебного мастерства. Так научилась я раксу с бубном, предназначенному для праздника, раксу с металлическими тарелками, передающими зрителям силу и бодрость, а также знаменитому раксу с семью вуалями, каждая из коих олицетворяет что-либо одно: красоту, любовь, здоровье, материнство, власть, магию и вечность. По персидской легенде первой станцевала его богиня Иштар, спускаясь к любимому в подземный мир и оставляя по вуали позади каждых семи его врат. К несчастью, не могла я разделить радость моей учительницы, ибо слишком хорошо понимала, к чему меня готовят. Каждый новый день уменьшал и без того слабые надежды на спасение, приближая губительный отъезд. Но когда совсем опустились у меня руки, и отчаяние завладело душой, случилось несчастье, кое помогло счастью моему.
Я и подумать не могла, что у Наринэ может быть ребенок, столь юной и хрупкой казалась мне она. Но однажды утром служанка пришла вся заплаканная и рассказала, что её маленькая дочка заболела. Что всю ночь малышка металась и стонала, трогая ушко, а к утру стало ей совсем худо. Окончив печальную историю, Наринэ упала к моим ногам и принялась умолять о помощи, превознося врачебное искусство, явленное мною уже несколько раз. Я обещала сделать всё, что в силах моих, и грустные глаза Наринэ засветились надеждою. Выскочив из комнаты, вскоре вернулась она с крошечной девочкой на руках. Малышке было не более двух годиков. Если бы не боль, исказившая нежные черты её личика, то казалась бы она живым ангелочком с той лишь разницей, что глаза у крошки были темны, как ночь, а черные кудряшки отливали синевой. Я внимательно осмотрела маленькую мученицу и поняла, что она верно указывала на бедное своё ушко. Оно-то и было причиною страданий. К сожалению, лишь раз видела я у доктора Штерна подобного больного. Но тогда из воспаленного уха сочился гной. У малютки же он не находил выхода и давил на несчастную детскую головку, вызывая мучительную боль. Поразмыслив, решила я сделать в ушке прокол, и объяснила это тихо плачущей матери. К удивлению моему Наринэ тут же согласилась, сказав, что полностью доверяет мне. Раскалив тонкую иглу над огнем и подготовив всё необходимое, велела я Наринэ крепко держать дочку и одним легким движением надколола ушко, смазав потом целебной смесью. Движения мои были четки и уверены, но сомнения в верности предпринятого лечения терзали меня. Однако, отгоняла я их прочь, понимая, что иначе не смогу помочь больной. Весь день провозились мы с малышкой, меняя целебные турундочки и промывая ушко. Только к ночи жар спал, и девочка спокойно задремала. А мы с Наринэ обнялись и тихо заплакали от радости.
Каким же счастливым показался мне вечер, и каким безнадежным и жутким стало последующее утро. Сразу после пробуждения накатила на меня страшная тошнота, ярко и неумолимо подтвердившая давние мои догадки. На краткий миг почувствовала я себя счастливейшей из смертных, осознав, что под сердцем у меня ребенок Владимира. И тут же охватило меня смятение, ибо хорошо понимала я, что, как только тюремщики мои обнаружат, что я в тягости, тут же изведут невинного младенца. Сердце моё мучительно застонало, говоря, что не переживет, если с ребеночком, коего желала я всей душой, что-либо случится. Слезы покатились из глаз. Не успела я успокоиться и привести себя в порядок, как в комнату вошла счастливая Наринэ, торопившаяся поделиться добрыми новостями о дочери. Увидевши моё состояние, догадалась она, что я в тягости, и поспешила меня уверить, что сохранит всё в тайне. Однако, я продолжала горько плакать и сквозь слезы с трудом ответила ей, что молчание лишь отсрочит гибель моего ребенка. Ибо рано или поздно, но беременность мою обнаружат и лишат меня радости материнства. При сих словах Наринэ нахмурилась и решительно шепнула, что готова на всё, чтобы мне помочь. Так началось непростое моё спасение.

Если бы ты знала, Сонечка, как возрадовалась душа моя от добрых слов Наринэ. Наконец-то появилась у меня союзница, а вместе с ней надежда на спасение, о коем отчаялась я мечтать. Не медля ни минуты, растолковала я Наринэ, где отыскать Владимира и что ему поведать. Подруга моя забеспокоилась, как отнесется барон к её появлению, но я уверила Наринэ в доброте Владимира и в том, что ни за что на свете не причинит он вреда ни мне, ни благородной моей спасительнице. Наринэ обещалась исполнить всё в точности и тем же утром, отлучившись под удобным предлогом, отправилась к Владимиру. К счастью, барон был дома, ибо совсем недавно вернулся после бесплодной поездки в далекое селение, где будто б видели блондинку, похожую на меня. Уже потом, Владимир рассказывал, что чуть не сошел с ума от радости, услышав от Наринэ счастливую весть и, что, наверное, испугал отважную мою посланницу. Ибо, взволнованный, он крепко взял девушку за руки и долго не отпускал их, страшась, что всё это сон, и Наринэ лишь привиделась ему, усталому и упавшему духом.
Бесследное моё исчезновение барон считал божьей карой за содеянные им грехи. Упорно разыскивая меня, он молился, обещая, что никогда более не причинит любимой ни боли, ни обиды. Искренне раскаиваясь, Владимир поклялся перед господом, что если только найдет меня, то на коленях вымолит прощение и уговорит стать законной его супругой. Ибо в мучительной разлуке барон понял, что готов потерять всё на свете, но не меня. К пущему его отчаянию, исчезла я бесследно, ничего не разъяснив. Растерянный Владимир предполагал найти хотя бы записку, но даже её не обнаружил. Посему он не знал: просто ли я сбежала, обидевшись на бесцеремонное его обращение, или же попала в беду. Неизвестность угнетала барона более всего. Особенно боялся он, что такую красавицу, как я, могли похитить. В розысках своих Владимир обращался к горцам и даже выкупил из чеченской неволи неведомую блондинку. Но к горькому его разочарованию, то была не я. Дни шли. Поиски были напрасны. Надежды таяли. В довершение всего, из поместья пришел ответ, в коем говорилось, что и там я не объявлялась. Барон был на грани отчаяния. За четыре недели моего отсутствия бедный Владимир прошел все круги ада. Пару раз хотел он пустить себе пулю в лоб, и остановила барона лишь хрупкая мысль, что могу я нуждаться в его помощи.
Приход Наринэ сверкнул Владимиру словно солнечный луч в унылой и мрачной тьме, согревая исстрадавшуюся душу и возвращая надежду, казалось бы, утраченную навсегда. Охваченный жаждой действий, барон тут же пустился в расспросы обо мне. И Наринэ подробно рассказала, что наша хозяйка довольно открыто покупает девушек, обучает их восточным танцам, а затем выгодно продает. Но что меня она держит совершенно отдельно, спрятав от всех, и собирается отправить в далекую Персию. Рассказ Наринэ ужаснул и разгневал барона. Немного успокоило его лишь известие, что я цела и невредима, что меня не обижают, а напротив холят и лелеют. Поначалу Владимир собирался действовать силой, окружив дом и ворвавшись внутрь. Но его остановили опасения, что я могу пострадать при подобном штурме. Да и Наринэ подтвердила опрометчивость сего поступка, поведав, что в доме устроен потайной ход, о коем она слышала краем уха, но не ведала, в каком месте он скрыт. Тогда Владимир переменил планы и решил действовать хитростью, коя и привела его к успеху.
Горячо поблагодарив Наринэ, барон обещал ей своё покровительство, прогнав страхи и сомнения, терзавшие добрую мою подругу. Подробно расспросив обо всем, проводил он её и просил передать, чтоб я ничему не удивлялась и ни об чем не тревожилась, потому как он непременно меня освободит. С сей благой вестью и вернулась запыхавшаяся, но довольная Наринэ. Сказать, что я обрадовалась – ничего не сказать. Ибо от счастья всё во мне сладко затрепетало. Впервые за долгие дни плена захотела я петь, и из улыбающихся моих уст полился нежный романс, коий особенно нравился Владимиру. Боже, как хорошо мне было. Солнышко снова сияло. Мир, казавшийся прежде безнадежно серым, сверкал яркими красками. Любимый мой знал, где я, и обещал спасти. Ни минуты не сомневалась я, что всё будет так, как сказал Владимир. И потому нетерпеливо ждала его появления, стараясь унять сердечко, беспокойно бьющееся в груди, и, помня, что должна быть готовой ко всему, как он велел.


ПРОДОЛЖЕНИЕ ТУТ
Напишите мне

Hosted by uCoz