Письмо четвертое.
27 июня 1843 года

Дорогая моя сестричка!

Долго смеялась я над забавными историями, кои с очаровательной живостью и изяществом поведала ты в своем письме. Как прелестно, что дни твои протекают весело и разнообразно. Однако ж, будь осторожна - побереги себя. Помни, что отныне ты жена, и, стало быть, будущая мать. А чересчур резвые конные прогулки хоть и пристали тебе к лицу, однако ж, опасны для здоровья. В этом полностью согласна я с супругом твоим. Не волнуй и не расстраивай его понапрасну, ибо мужчины лишь с виду спокойны и уверенны в себе. В глубине же души они порой чувствительнее и восприимчивее, чем мы, женщины. И неосторожные наши поступки способны нанести болезненные раны их любящим сердцам. Надеюсь, что не сочтешь ты меня брюзжащею старухою, ибо я искренне волнуюсь и желаю тебе счастия.
Пишешь ты, что с нетерпением ждешь, что продолжу я повествование о событиях, кои случились со мною на Кавказе. Изволь. Как упоминала я ранее, чрез день Владимира отпустили из госпиталя, но велели ещё неделю оставаться в постели. Ибо глубокие его раны заживали медленно. Дома поменяла я барону повязки и стала заботливо за ним ухаживать, стараясь не думать о грядущем. Владимир заметил сию печаль, но я заверила его, что всё в порядке, объяснив унылый мой вид многодневной усталостью и испросив разрешения удалиться. Оставшись одна, задумалась я, не поговорить ли с Владимиром о вольной прямо, безо всяких хитростей. Но, вспомнив, чем обычно заканчиваются наши споры, отказалась от сего намерения. Ночь провела я беспокойно, тяжело вздыхая и всхлипывая во сне. Так что Владимир, услыша жалобные эти стоны, поднялся с кровати и пришел ко мне в спальную. Не желая прерывать тревожный мой сон, прилег он рядом, нежно обнял меня и заснул.
Поутру, разомкнув очи, обнаружила я барона, беспечно дремлющего рядом. Попытавшись незаметно ускользнуть, с наслаждением и досадою почувствовала я на губах поцелуи проснувшегося Владимира. Чтоб высвободиться из сладких объятий, придала я себе строгий вид, пожурила барона за ночные хождения и сказала, что должна поменять повязку. Но сей повеса уверил меня, что чувствует себя превосходно и что уста мои лучшее для него лекарство. Однако ж, в конце концов, удалось мне сбежать от него, вовремя напомнив про завтрак. Весь день прошел в шутливых перепалках, веселых для Владимира и тревожных для меня. Барон не хотел уж лечиться, клялся, что давно здоров, и не давал мне проходу своими нежностями. Не зная, на что решиться, изо всех сил старалась я сохранять меж нами дистанцию, чувствуя, что силы мои на исходе.
К вечеру, устав от моей холодности, Владимир игриво потребовал, чтоб приласкала я хозяина своего. О! Лучше б не говорил он сих роковых слов! От неосторожной этой фразы разом вспыхнули во мне все былые обиды. Хоть и шутя, но снова барон вел себя так, словно пред ним бесчувственная вещь. Будто не просил он у меня прощения, лежа в бреду. Словно не было всех этих недель нежной дружбы и заботы. И безумное желание отомстить овладело моим рассудком. Но что могла я сделать? Отказать? Затеять ссору? Это лишь развеселило бы самоуверенного моего хозяина и разожгло его страсть. Видя, как таю я в его объятиях, сей наглец не без основания полагал, что принадлежать ему – величайшее счастье. Вспомнивши об этой его слабости, вдруг поняла я, как возьму реванш.
Довольно улыбнувшись в предвкушении сладкой мести, медленно подошла я к барону, беззаботно лежащему на постели. Ласковым голоском велела ему не шевелиться и беречь раны свои, пообещав, что всё сделаю сама, и начала, не торопясь, расстёгивать платье. Гнев и обида, охватившие меня, прогнали обычную мою застенчивость. Движения стали уверенны и плавны. И чувствовала я себя так легко и свободно, словно всё происходило не со мною, а иной женщиной, опытной, дерзкой, бесстыдной. Барон на мгновение растерялся при виде сей смелости, а потом довольно заулыбался, чувствуя себя приятно удивленным. Затаив дыхание, жадно ловил он каждый мой жест, наблюдая, как многочисленные одеяния покидают вожделеемое им тело. При виде сего соблазнительного зрелища улыбка, поначалу мелькнувшая на красивом его лице, бесследно исчезла. Беспечные серые глаза потемнели от страсти. Желание свело упрямые скулы. А чувственные губы вдруг пересохли, и барон нервно облизнул их, напоминая голодного волка, виденного мною однажды.
В напряженном безмолвии громко прошелестело и упало на пол легкое моё платье. Полуобнаженная, бесстыдно поставила я ножку свою на край кровати и, не спеша, сняла шелковый чулок. Помедлила, с насмешкою наблюдая, как судорожно глотнул воздух Владимир, и столь же неторопливо спустила второй чулок. Вспомнив, что барон любил развязывать шнуровку на моей груди, присела я рядом с ним и нежным шепотом попросила помочь. Владимир затрепетал, словно юнец, и, утративши обычную сноровку, начал непослушными пальцами распутывать завязки на кружевном корсете. Забавно было видеть, сколь волновался барон. И как, раздраженный своею неловкостью, он тихо ругнулся сквозь зубы, а потом с облегчением вздохнул, когда дрожащие его руки, наконец, справились с непокорною шнуровкою. Склонившись над Владимиром, я осторожно прикоснулась обнаженными грудками к его губам, позволив поцеловать напрягшиеся мои соски. И с ликованием осознала, что поменялась местами с хозяином своим. Теперь он, истомленный и послушный, беспомощно постанывал, когда властные мои пальцы нежно перебирали темные его волосы и гладили мускулистые плечи. Трепетал от легких моих поцелуев, безжалостно дразнящих губы его и тело. А когда нежно раздвинула я волоски на его груди и бережно лизнула темный сосок, то барон вздрогнул и выгнулся мне навстречу точно так же, как я когда-то.
Очарованный моими ласками, Владимир даже не заметил, что я полностью обнажила его. Раскинувшись подо мною и позабыв обо всем на свете, жадно встречал он каждое моё движение, бессловесный и покорный, словно раб. Лишь когда смелые мои пальчики завладели мужской его гордостью, жаркой и возбужденной, барон приподнял голову и умоляюще выдохнул моё имя. Но жалость не входила в планы вероломной его соблазнительницы. Я мечтала свести с ума хозяина своего, а потому продолжила томительные нежности. Мысленно благодарила я барона за неустанное усердие, с коим прежде обучал он меня любовной науке. Уроки сии неожиданным образом обернулись против него, сделавшись сладким моим оружием. Теперь опытный наставник молил, трепетал и покорялся собственной ученице. И когда настал волшебный миг полного нашего единения, то не он, как хозяин вторгся в меня. Нет! Это я поймала его в сладкий плен, медленно и властно опускаясь на пылающее его естество. Это я мучительно медленно двигалась, радостно наблюдая, как всё сильнее затягивает барона бездонная пучина страсти. Это я ускорила темп, осознав, что ещё чуть-чуть и он более не в силах будет терпеть покорное своё положение. А потом с упоением ощущала, как долго вздрагивает, трепещет и вновь взрывается он внутри меня, торжествующе понимая, что, пожалуй, никогда ещё Владимиру не было столь хорошо. Глядя на расслабленное его лицо, полное неги и блаженства, на миг пожалела я о коварной своей затее, но разум холодно одернул меня, воскресив в памяти былые обиды. Приказав сердцу забыть о сочувствии, дождалась я, когда Владимир открыл сияющие от счастья глаза, и ледяным голоском равнодушно спросила, доволен ли хозяин моими ласками и могу ли я теперь удалиться к себе.

К радости или огорчению, но коварный удар, нанесенный мною, оказался чувствительней, чем я полагала. От безжалостных моих слов, Владимир растерянно замер. Лицо его сделалось столь обиженным и ошеломленным, будто барона нежданно окатили ледяной водой. Счастливое сияние в серых очах погасло, сменившись таким страшным месивом боли и гнева, что в испуге отвела я свой взор. Комната наполнилась гнетущей тишиной, от коей стало трудно дышать. Но это было только началом. Не прошло и секунды, как барон, не говоря ни слова, легким движением подмял меня под себя и так сильно сжал в объятиях, что в глазах моих потемнело, и я подумала, что сейчас умру. До сих пор жутко вспоминать томительное молчание, с коим Владимир долго разглядывал моё лицо, крепко стиснув его в ладонях. От страха прикрыла я веки, не решаясь смотреть на барона, и потому, не ведала, что с ним творится. Не знаю, сколько длилось сиё безмолвие. Может пять минут, а может час. Время словно замерло. Ожидала я, что Владимир вот-вот разразится бешеною вспышкою гнева, но вместо этого заговорил он таким неестественно спокойным голосом, что я содрогнулась от ужаса. – Что случилось? - негромко спросил барон. – Что с тобой? - Перепуганная, я молчала, не в силах произнести ни слова. Язык мой стал, словно ватный, и онемел. Не услышавши ответа, Владимир резко тряхнул меня за плечи, и также тихо повторил вопрос. От неожиданности открыла я глаза и поймала бешеный взгляд барона. Как ни странно при виде ярости, горящей в серых его очах, вспомнила я былые обиды и, очнувшись, смогла противостоять Владимиру. Набрав в грудь побольше воздуха, на одном дыхании я спросила с издевкою: почему барону вдруг стали интересны мои чувства? Ведь ранее он о них не думал. И упрямо добавила, что, выполнив приказ хозяина, хочу теперь удалиться.
Выслушав сей ответ и, наконец, догадавшись, сколь сильно задели меня слова о хозяине, Владимир ослабил медвежьи свои объятья и перестал гневаться. Изумленно подняв брови, барон растерянно проговорил, что ничего не приказывал. Что слова его были шуткой, а сам он полагал, что я тоже соскучилась без него. Словно главный довод в свою защиту, Владимир с надрывом произнес: - Ты же сама приехала ко мне. - Вид у него при этом был столь униженный и растоптанный, что сердце моё в смятении замерло. Опустивши взор, увидела я, как сильно дрожит напряженное тело барона, а сквозь белоснежные бинты на его груди проступает кровь от растревоженных ран. Чуть не плача от жалости, я пролепетала, что приехала помочь, ибо он был в беде. И что напрасно Владимир всё решает за меня. Не лучше ли просто спросить. При сих словах барон, отстранившись, перекатился на спину и с болью выдохнул, что читал моё письмо и прекрасно знает, чего я хочу - под венец и не важно за кого, хоть за старика, да только замуж. И с горечью добавил, что лучше б я не приезжала. Лучше б умер он в госпитале и более не мучился. А потом, приподнявшись на локте, вдруг возбужденно и страстно спросил: - Неужели я так тебе противен?
Сострадание и любовь боролись во мне с обидою, но последняя сумела одержать верх, и я мрачно процедила, что вопрос задан слишком поздно. Что поинтересоваться об этом следовало ранее, до того, как сделал он меня своей наложницей. При сем справедливом, но жестоком упреке барон замер. Видно было, как мучительно ищет он слова для ответа и не может найти. От бездонных его глаз, расстроенных и растерянных, ощущение полной безысходности накатило на меня. Полагая, что Владимиру всё равно нечего сказать, вскочила я с постели и, обнаженная, забыв о слугах, кои могли увидеть меня в позорном сем виде, выбежала из комнаты барона.
К счастью, дом к тому времени погрузился в сон, и я благополучно добралась до спальной. Заперевши дверь, начала я лихорадочно одеваться, только сейчас понимая, чего натворила. И что в гневе, забыв возвышенные мечты и идеалы, коим учили меня, поступила, как наглая и беспутная наложница. И теперь барон так и будет относиться ко мне. От одной мысли о дерзком моем бесстыдстве, захотелось провалиться сквозь землю и более не видеть никого, тем более Владимира. Меж тем в коридоре послышались быстрые шаги барона, а дверь дрогнула под твердой его рукой. Обнаружив, что я закрылась, Владимир негромко попросил впустить его, ибо нам надобно объясниться. Услышав завораживающий бархатный голос, залилась я краской, не в силах вымолвить ни слова. Тогда барон повторил свою просьбу более громко и взволнованно. А я всё молчала, со стыдом понимая, что ныне не посмею даже поднять глаза на Владимира. Испугавшись, что что-то случилось, барон с тревогой спросил, всё ли со мной хорошо. И пригрозил, что сломает дверь, если я тотчас не отзовусь. Только тогда нашла я силы для ответа и беспомощно прошептала, что со мною всё в порядке. С мольбой добавив, что хочу остаться одна. Но барон не ушел. Вместо этого глухим голосом он произнес, что будет ждать, пока я впущу его. Молчание повисло меж нами, и, прижавшись к затворенной двери, услышала я, как по другую её сторону тяжело вздохнул Владимир. Боже, как захотелось мне забыть обо всем на свете и, бросившись к барону, вымолить у него прощения, а потом уснуть в обольстительных объятиях. Но я не поддалась пагубной слабости и, приказав себе быть стойкой, отошла прочь. Медленно опустившись на кровать, с тоской подумала я о будущем. Необдуманный мой поступок мог иметь серьезные последствия. Совсем недавно страдала я, боясь, что могу оказаться в тягости. Ныне предстояли мне те же волнения, и исход их был неизвестен. К тому же, с неизъяснимой горечью осознала я, как бы ни поступил Владимир, всё равно не ждет меня ничего хорошего. Если барон даст мне вольную и отпустит, то сердце моё будет навеки разбито. А если оставит в сладком рабстве, то погибнет бессмертная моя душа. Слезы брызнули из глаз и едкими горячими ручейками потекли по пылающим моим щекам, не принося, впрочем, обычного облегчения. Чтоб Владимир не слышал горьких моих рыданий, уткнулась я носом в подушку и сама не заметила, как заснула.
Утреннее моё пробуждение было безрадостным. Тут же вспомнила я вчерашнее и с грустью поняла, что так ничего и не надумала. Меж тем предстояло серьезное объяснение с Владимиром, обиженным и расстроенным безумной моей выходкой. Робко приоткрыв дверь, со смятением увидела я барона, спящего прямо на полу подле моей комнаты. В руке его красновато отблескивал фужер с засохшим винным осадком на дне. Рядом валялась пустая бутылка из-под любимого бордо. Осторожно переступив через босые ноги барона, тихо прошла я по безмятежно дремлющему дому. Страх, что Владимир вот-вот проснется, а я не готова к решительному разговору, терзал меня. Посему решила я прогуляться, чтоб спокойно всё обдумать. Если б ведать, какие неприятности меня подстерегают, ни за что на свете не вышла бы я из дому. Но откуда было мне об сем догадаться? Как говорит мудрая наша Варя, ежели б знал, где упал, там бы соломки и подстелил. Впрочем, может хорошо, что грядущее нам неизвестно. Ибо благодаря тревожной разлуке поняли мы с Владимиром, что бесконечно дороги друг другу и с той поры никогда более не ссорились.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТУТ
Напишите мне