Письмо девятое.
29 сентября 1843 года

Дорогая Сонечка!

Спешу подтвердить, что оба милых твоих послания дошли до меня в целости и сохранности, порадовав добрыми новостями. К сожаленью, долго не могла я ответить тебе тем же, ибо целый месяц терзала семейство наше ветряная оспа. Переболели все дети. Ванечка совсем легко и незаметно. А девочки с сильной сыпью и тяжелым жаром. Я сбилась с ног, следя, чтобы бедняжки не расчесывали оспинки и не портили нежную свою кожу. Слава богу, что все благополучно закончилось. Сегодня первый день, как малышки начали выходить на прогулку. Погода стоит замечательная, ласковая и солнечная. Невозможно догадаться, что на дворе не лето, а конец сентября. Разве что травы пахнут как-то особенно душисто и пьяняще. Наша дружная семейка расположилась в саду и наслаждается последними теплыми деньками. Даже Владимир бросил все дела и, как маленький, затеял с детьми веселую возню. А я присела в кресле подле сих озорников и пишу тебе ответ, надеясь нынче же закончить рассказ, с продолжением коего сильно задержалась.

Как я упоминала, перемены к лучшему начались с письма, пришедшего от полковника Виленского, давнего друга Ивана Ивановича. Поначалу послание сиё ничем особенным нас не порадовало. Давно оставивши службу, Виленский проживал в подмосковном имении и ничего не ведал об событиях, происходящих за пределами родной его усадьбы. Мы уже хотели разочарованно отложить конверт в сторону, но последние строки переменили грустные намерения. В коротенькой приписке полковник сообщал, что только раз слышал о Надежде Олениной. Было это лет двадцать назад, когда гостила она у соседей его, князей Долгоруких. Сам Виленский не видел Надин. Но дворовые сказывали, что она пребывает в тягости и потому нигде не показывается.
Весточка эта немыслимо нас порадовала. Долгое время пытались мы разузнать, где находилась Надин во время беременности. Но тайна сия была покрыта мраком. Казалось, что, оставивши нашу усадьбу, тетка Владимира провалилась в самый ад, чтобы спустя полгода вернуться на землю уже не одной, а с новорожденной девочкой. Но теперь загадка раскрылась. Выяснив, где жила Надин, могли мы разыскать свидетелей её родов и хорошенько расспросить их обо всем. Владимир решил, что для начала съездим мы к соседям нашим Долгоруким, которые наверняка знают московских своих родственников и могут помочь. Нам хотелось отправиться тотчас же. Но на дворе стоял поздний вечер, и визит даже к близким друзьям был неуместен. Пришлось смириться и терпеливо ждать утра.
Всё ещё волнуясь за Владимира, я уже не думала об возможном нашем родстве и осталась с ним на ночь. Барон удивился и обрадовался моему решению. Правда, памятуя про утреннюю истерику, осмелился он лишь, уютно устроившись рядом, обнять меня и, нежно поцеловав в щеку, пожелать спокойной ночи. Но желанный сон так и не снизошел на нас. Слишком велико было возбуждение от полученного письма. Всю ночь мы проворочались, то пытаясь заснуть, то снова начиная обсуждать новости.
Поутру, встали мы рано и, наскоро позавтракав, выехали из дому, торопясь узнать новые подробности. Дорога была недолгой. Слуги доложили о нас, сказав, что князь Петр Михайлович второй день как в отъезде, а княгиня Марья Алексеевна дома и сейчас выйдет. Владимир не стал тянуть с важным разговором и после вежливых приветствий сразу перешел к делу, объясняя, что хочет разузнать о дочери своей тетки Надежды Олениной. Ибо из письма подмосковного соседа князей Долгоруких, следует, что княжна Оленина жила в сей усадьбе во время беременности и там же родила девочку, судьба коей нас крайне интересует.
В этом месте барон сделал паузу, собираясь просить о помощи. Но та, к коей хотел он обратиться с просьбой, вдруг побледнела, как мел, и, привстав с кресла, рухнула к нашим ногам. Случилось сиё столь внезапно, что Владимир едва успел подхватить у самого пола бесчувственное тело. Прибежавшая на зов горничная принесла воды и нюхательной соли, дивясь не свойственной хозяйке слабости. Совместными заботами удалось нам привести в себя бедную княгиню. Открыв затуманенные очи, тревожно глянула она на нас и, видимо припомнив беседу, столь отчаянно застонала, что сердце моё содрогнулось от жалости. Взволнованные, хотели мы прекратить расспросы. Но виновница общего испуга, не дав нам вымолвить ни слова, вдруг схватила Владимира за руки и стала умолять не губить её, обещая рассказать всё...

Сжав пальцы так крепко, что они жалобно хрустнули, княгиня вздохнула и, собравшись с силами, тихо заговорила, не поднимая глаз. Начала она издалека, вспомнив беззаботную молодость, учебу в Смольном и дружбу с Надин, кою считала тогда самой близкой своей подругою. В те далекие годы обе красавицы были полны честолюбивых надежд. Свет манил их яркой своей мишурою. После выпуска из института мечтали они стать фрейлинами и явиться при дворе в полном блеске юной красоты. Желание сиё сбылось. Общество встретило подруг благосклонно. Многочисленные поклонники следовали за ними, пылко выражая свою влюбленность. Восторженное обожание быстро вскружило головы прелестницам. Честолюбивая Надин вскоре соблазнилась несбыточным, ради блестящей связи позабыв девичий стыд. Мари избрала иную планиду. Памятуя наставления покойной матушки, молодая красавица предпочла удачное замужество. Избранником её стал князь Долгорукий.
В ту пору Петр Михайлович служил адъютантом Его Величества и находился у Александра Павловича в фаворе. Редко у какого молодого человека складывалась столь успешная карьера. И льстецы, и завистники хором прочили князю большое будущее. А мужественный его облик, черные кудри и приветливый нрав пленили сердце не одной дамы. Первое время Мари была безгранично счастлива. Жизнь складывалась, как в сказке. После свадьбы Петр Михайлович не оставил восхищенного своего преклонения перед супругой. Сердце красавицы таяло, когда карие глаза мужа влюблено устремлялись на неё, а низкий голос ласково шептал «Машенька», вовлекая в водоворот страсти. Тщеславие её тоже было вполне удовлетворено, ибо при дворе считались они самою блестящею парой. Вихрь балов и маскарадов кружил юную княгиню в обольстительных объятиях. Жизнь в свете требовала немалых расходов. Но и здесь сложностей не возникало. Приданное Мари было невелико, но муж её имел собственные средства. Вдобавок отец Петра Михайловича щедро поддерживал своего любимца, полностью одобряя и образ его жизни, и карьеру, и женитьбу. В будущем князя ждало значительное наследство, отписанное ему в родительском завещании.
Петр Михайлович надеялся, что батюшка долго ещё будет наставлять и поддерживать его в жизни. Но господь рассудил иначе, и год спустя после женитьбы князь полностью осиротел. Стоя подле родительского гроба, Петр Михайлович с трудом сдерживал горькие слезы. Супруга ласково его утешала. Рядом рыдали две невзрачные барышни, коих Мари ни разу не видывала и кои приходились двоюродными сестрами Петру Михайловичу. В отдалении угрюмо стоял Павел Михайлович, младший брат князя, красавец и сумасброд, считавшийся в семье чуть ли не преступником за вздорные свои выходки и беспорядочную жизнь. Грустные похороны прошли словно во сне. После бередящих душу поминок огласили завещание покойного. Как ожидалось, все своё состояние оставлял он старшему, горячо любимому сыну. Племянницам выделялось разумное приданое. Младший сорвиголова получал пожизненное содержание, не очень большое, но достаточное для приличной жизни.
Пребывая в скорби по родителю, Петр Михайлович всё же заставил себя разобрать бумаги, чтобы исполнить волю покойного. И тут с грустным удивлением обнаружил, что на старости лет отец пустился в рискованные авантюры, в результате коих семейное состояние значительно уменьшилось. Из оставшихся, более чем скромных средств невозможно было выделить обещанное всем наследникам. Согласно завещанию князь легко мог убавить долю других преемников или вовсе их обойти. Однако, врожденное благородство не позволило ему совершить несправедливость. Петр Михайлович предпочел обделить не родных, но себя. А сам решил уйти в отставку, чтобы, лично занявшись делами поместья, вернуть родовое гнездо к былому процветанию. Это великодушное решение не порадовало княгиню, ибо даже несколько дней деревенской жизни привели её в ужас. А ныне предлагалось беспечной любительнице светских забав надолго, ежели не навсегда, поселиться в сельской убогости, забыв столичные балы, театральные премьеры и прочее праздничное ничегонеделание.
Разумеется, Мари была достаточно умна, чтобы понять высокие чувства и оценить благородство супруга. Но отказ от службы показался ей глупым. Весьма трезво полагала она, что Петру Михайловичу следует проявить ловкость и явиться просителем у своего высокого покровителя. Этого княгиня и потребовала от растерянного мужа, явившегося сообщить о своих намерениях. Петр Михайлович был человеком мягким, но, к удивлению Мари, на сей раз не послушал властную супругу. Не желая быть просителем ни перед кем, с пылом принялся он заниматься хозяйственными делами и значительно в них преуспел. Впрочем, не столь сильно, чтобы спокойно оставить имение в руках управляющего. Продолжая жить в деревне, князь щедро наделил кузин приданым, и вскоре судьба их устроилась. Младшему брату постарался он стать вторым отцом. А впоследствии заботился о Павле Михайловиче даже после того, как безрассудного кавалергарда сослали в Сибирь за участие в декабрьском бунте.
Погрузившись в дела, Петр Михайлович не сразу заметил, сколь сильно охладела к нему жена, считавшая ныне гордость князя глупостью, а нежелание тревожить государя своими заботами - непростительной слабостью. От сельского однообразия Мари всё более тосковала и злилась, жалуясь в письмах к Надин, что приходится проводить лучшие годы в глуши, да ещё с человеком нерешительным и заурядным. Время шло. Разочарование княгини в муже становилось всё сильнее. Жизнь же текла своим чередом, не обращая внимания на настроения персонажей. Природа брала своё. Вскоре Мари почувствовала себя в тягости, а потом родила темноволосого мальчика, коего назвали Андреем. Малыш пробудил в недовольной и охладевшей ко всему княгине интерес к жизни, сделавшись её любимцем. Но даже сын не примирил Мари с супругом, оказавшимся заботливым и любящим отцом. Старая тетка княгини, приехавшая проведать Долгоруких, сразу заметила, сколь холодна племянница с мужем и пыталась вразумить её. Но выговоры мудрой старухи не тронули княгиню. Равнодушно наблюдала Мари, как тетка поучает: «Не надейся, что всегда он будет такой заботливый и терпеливый. Супругу твоему нужна ласка. Чай не каменный. Смотри, приголубит его другая». В ответ княгиня только презрительно усмехнулась, спросив, кого может сыскать муж в сей глуши. Старуха пропустила насмешку мимо ушей и спокойно напомнила, что в постели все одинаковы, и барыня, и холопка. Но Мари не желала слушать никаких советов. В конце концов, тетка устало отступилась, в расстройстве покинув усадьбу.
Прошло несколько лет. Пропасть между супругами увеличивалась. Кто знает, как сложились бы их дальнейшие отношения, если б не череда печальных событий, последовавших вскоре. Поначалу ничто не предвещало беды. Усадьба процветала. Петр Михайлович стоически переносил холодность и упреки жены. Кареглазый Андрюшенька рос, хорошел, начал ходить, выговорил первые слова. Малышу не было и трех лет, а княгиня уже грезила о далеком будущем, когда сын станет блистать в свете вместо неё. Но тут честолюбивые мечты прервала беда. Мальчик занемог. Поначалу болезнь показалась пустяковой простудою. Но жар не спадал, а кашель усиливался. Приехавший доктор обнаружил в горле пленки и, прописав лечение, грустно предупредил, что надежд на выздоровление немного, ибо скарлатина протекает остро, а ребенок слишком мал.
Княгиня была в ужасе. Более всего на свете любила она сына, ради него могла, не дрогнув, совершить любой подвиг или преступленье. Но коварная болезнь оказалась слишком серьезным врагом. Целую неделю несчастная мать не ложилась спать, урывками дремля в кресле подле темноволосого своего сокровища. Князь был рядом, поддерживая её во всем. Однако, неустанные заботы родителей не помогали маленькому больному, коему с каждым днем становилось всё хуже и хуже. А потом настал безжалостный октябрьский вечер, когда мучительный кашель затих. Усталое личико малыша разгладилось. Карие глазки утратили лихорадочный блеск и стали спокойны и мудры, словно увидели что-то недоступное и непонятное живым. И сиделка горько шепнула: «Отмучался, ангелочек. Царствие ему небесное!». Жуткие слова были последним, что помнила несчастная княгиня. Силы оставили её, и Мари погрузилась в болезненное беспамятство, кое не отпускало её несколько недель, так что пропустила она даже похороны бесценного своего малыша.
Когда горячка начала спадать, первое, что увидела княгиня, было усталое лицо мужа, взволнованно склонившегося над ней. Всё это время князь, бросивши все дела, лично ухаживал за Мари, не покидая её ни на минуту. Только его неустанными заботами поднялась она с постели и сделала первые неуверенные шаги, тут же потребовав, чтобы муж проводил её на могилу сына... О ту пору всё потеряло для Мари смысл. Всё постыло и опротивело. Но князь упорно не оставлял её, пытаясь облегчить горе. Впрочем, нежные заботы мужа не трогали княгиню. Напротив, её возмущало спокойствие Петра Михайловича, коий вел себя как прежде, словно и не терял любимого сына. Не взирая на сопротивление Мари, муж вывез её на воды. Холил и лелеял, словно младенца. Утешал обещаниями, что у них будут ещё дети. Но всё было напрасно. Она не хотела жить. В том же мрачном расположении духа Мари вернулась в родную усадьбу, не желая ничего и существуя по одной лишь инерции. Казалось, уже ничто не зажжет огонь в потухших её очах, не заинтересует когда-то любопытный взор, не вернет былой жизнерадостности.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТУТ
Напишите мне