Глава первая. Снежные ягоды.

Рано утром по двору ещё не носится загоревшая за лето детвора, а у подъезда не сидят говорливые бабушки-старушки. Никто не увидит, как рассудительная учительница музыки, впав в детство, тянется к невысокому кустику, усыпанному белыми, словно восковыми, шариками-ягодами и обрывает их в ладонь, пропустив сквозь пальцы тоненькие ветки. Видели бы меня сейчас мои ученики! К счастью, во дворе лишь я и соседский рыжий кот по кличке Лучик. Он довольно мурлычет, обнюхивая куриное крылышко, и не замечает ничего. Можно начинать. Рассыпаю белоснежные шарики по тротуару и кончиком босоножки наступаю на первый. Щёлк! Он звонко лопается под ногой. Второй, третий… Несолидное развлечение для взрослой тети, но удержаться слишком тяжело. Щелк! И на душе беспечно и легко. Щёлк! И я опять вернулась в детство. Точнее, в тот волшебный миг, когда притаптывая на школьном дворе белоснежную ягодную россыпь, впервые заметила радугу за своей спиной.

Стоял такой же теплый сентябрьский денёк. Солнце сияло ослепительно и ярко. И всё вокруг казалось пропитанным его лучами. И душу наполняло то радостное счастье, для которого не надо особенных причин. Достаточно того, что дождь прошел и можно бегать по школьному двору. Кончалась большая перемена. Я щелкнула последний белоснежный шарик и закружилась, раскидывая руки. Быстрее и быстрее, чтобы лица, стены и деревья слились в одно протяжное пятно. И вдруг увидела её - двойную радугу. Такую, как обычно, только разноцветные полоски не украшали небо, а тянулись за мной по серому асфальту – словно легкий шлейф. Я повернулась, и он метнулся вслед за мной. Застыла – и шлейф повис, едва не доставая до земли.

- Машуня, посмотри!

Подруга хмыкнула, не понимая, что за радугу я вижу, и заключила, что кое-кто перекружился. Она взяла меня за локоть и потянула в класс, а я смотрела на небесно-синий шлейф, парящий за Машуниной спиной, и думала, что тихо схожу с ума. Оставалась слабая надежда, что наваждение пройдет, пока мы будем готовиться к опросу. Но шлейф не думал исчезать. Всю геометрию я проглазела на радугу вокруг себя, не понимая, почему никто её не видит, и схлопотала замечание в дневник. Математичка, раздраженно потрясывая ядовито-зеленым шлейфом, с нажимом, чуть не разорвав страницу, написала, что я мечтала на уроке и не сумела повторить слова учителя. И это в самом начале учебного процесса!

Мама вздохнула, слушая мой честный пересказ событий, назвала меня фантазеркой и попросила быть серьезнее и не огорчать её. Впервые в жизни она мне не поверила. Но шлейфы были - у всех людей! У рассудительной Машуни – синий, у шумной Катьки - ярко-желтый, коричневый - у тихого, старательного Кости, но самый лучший я увидела у мамы. Он походил на крылья ангела и поражал прозрачно-чистой белизной. Такого красивого шлейфа больше не было ни у кого.

Тем сильнее потрясло меня кровавое пятно на этой белизне. В тот день я узнала о своем зачислении в музыкальное училище и побежала в библиотеку к маме, торопясь порадовать её. Стояла страшная жара. Измученные зноем пешеходы с удивлением косились на мою несущуюся во весь опор фигуру. Заворачивая у булочной Волконских, где мы с мамой иногда покупали вкуснющие эклеры, я налетела на высокого мужчину ничем не примечательной наружности. Необычным в нём был только шлейф – длинный, кроваво-красный с неровными, будто рваными краями. Я извинилась и помчалась дальше, даже не расслышав, что незнакомец сказал в ответ, и вспомнила о нем, только когда увидела маму.

Она сосредоточенно листала какой-то томик и не сразу заметила меня. Крылья, которые обычно парили за её спиной, без сил лежали на плечах. И вся она казалась какой-то сникшей и уставшей. Я обняла её, заметила кровавое пятно на белоснежном шлейфе и, испугавшись, спросила, что случилось? Мама погладила меня по голове и объяснила, что сегодня был тяжелый день. Как я ни пыталась расспросить подробней, она отмахивалась и говорила, что всё в порядке. А красное пятно росло и расплывалось на глазах!

Нет ничего ужаснее, чем видеть, как мучается самый близкий на свете человек, а ты не в силах ему помочь. В то время я уже привыкла, что вижу шлейфы. Странная способность ничего не изменила в моей обычной жизни. Разве что приучила наблюдать. Скоро я поняла, что оттенок шлейфа связан с характером человека, а яркость с его энергией и темпераментом. При этом у всех людей шлейфы были одноцветными. Отыскать кого-то с радужным, как у меня, не получалось.

Ни в библиотеке, ни в интернете не было ни слова о подобных шлейфах. Немало писали об ауре - сиянии, наблюдаемом согласно легендам вокруг тела человека. Но возможность видеть её отрицалась. К тому же всё, написанное об ауре, не походило на виденные мною шлейфы. В конце концов, я забросила свои исследования и вспомнила о них лишь, когда понадобилось помочь маме. На моих глазах ей становилось всё хуже. Белоснежный шлейф покраснел и тяжелым бременем лежал на её плечах. Мама похудела, согнулась, начала по-старушечьи обо всем забывать, но врачи не находили ничего. Сайты в интернете рекламировали экстрасенсов, которые лечат ауру. Но стоило мне поговорить с несколькими найденными «специалистами», как стало ясно, что они не видят ничего. У одного моя аура была безупречно-розовой, другой пугал меня бурыми пятнами, третий провалами в каких-то слоях. Никто не сказал правды, а значит, не мог излечить. В отчаянии я попыталась помочь маме сама. Она спала, когда я осторожно провела своим шлейфом по краешку её. Красная полоска ничего не изменила, но после желтой, кончик маминого шлейфа стал оранжевым, а когда его коснулась последняя фиолетовая полоска, цвет сменился на молочно-белый. Не снежный, как прежде, но зато уже не красный. Решившись, я перекрасила мамин шлейф и просидела всю ночь без сна, дожидаясь, что будет утром.

Не знаю, помогла ли моя попытка или совпало, но маме стало лучше. Прошла её болезненная худоба, на губах снова заиграла улыбка, и кто-то начал дарить маме цветы. Скоро я узнала, что за ней ухаживает директор ресторана, открывшегося рядом с библиотекой. Карл Модестович оказался приветливым и остроумным. Шлейф у него был ярко-оранжевый, но это не мешало им с мамой отлично ладить. Через месяц она сообщила, что Карл предложил ей руку и сердце и, если я не против, они готовы пожениться. Голос у мамы звучал виновато, словно она просила прощения, но я была так рада, что быстро развеяла её сомнения, сообщив, что уже большая и смогу отлично жить одна. Тем более что после свадьбы мама переедет на соседнюю улицу, а не в другой город, и мы станем видеться каждый день.

Сначала было непривычно хозяйничать в доме одной, но скоро я втянулась и освоила нехитрые премудрости. Мама старалась чаще забегать ко мне, и каждый раз я радовалась её счастливому лицу и думала, что не напрасно закрасила кровавое пятно. Именно мои нехитрые манипуляции вылечили маму и помогли ей встретить человека, который любил её и заботился о ней!

В счастливой эйфории я представляла себя доброй волшебницей и не замедлила откликнуться на просьбу заплаканной ученицы, опрометчиво решив, что мне подвластно всё.

Продолжение