- Я знаю, что ты самый лучший на свете – этого достаточно. Ты сумел простить Лизу. Такое мог сделать только ангел. Разве человеку это под силу?!
- О, я далеко не ангел. Да, я остановился, вспомнив, что сам небезгрешен. Только в этот миг я понял, как больно было Михаилу, когда он узнал, что его любимая была со мной. Я посмотрел на горько рыдающую Лизу, и понял, что не смогу поднять на неё руку. Но тогда я не простил её. Слишком многое должно было случиться, чтобы я сделал это.
Честно говоря, я недолго думал о Репниных. Меня волновало, что будет с нами. Я хотел понять – помнишь ли ты хоть что-то о случившемся. Ноги сами понесли меня к тебе. На пороге нашей спальной я замер, раздираемый болью и ревностью. Ты всё ещё спала, и шёлковое одеяло едва скрывало твоё пленительное тело. Легкое дыхание чуть шевелило твои сладкие губы, колыхало упругую грудь. Несчастный, растерянный, я прижался к твоим нежным коленям, решая, как поступить. Несмотря на жажду мести и гнев, владевший мной, молчание показалось мне единственно верным выбором.
- Ты не хотел огорчать меня и разрушать счастье Лизы и Миши? – бережно погладила его по щеке баронесса.
- Нет, я не думал об этом. Меня волновало совсем другое. Я хотел, чтобы ты, как и раньше, безраздельно принадлежала мне, чтобы и дальше смотрела глазами, полными обожания, чтобы все твои мысли были только обо мне. Как я мог признаться, что не сумел защитить тебя? Как я мог сказать тебе, что ты побывала в объятиях другого? - барон горько усмехнулся. – Я боялся разрушить нашу любовь этим страшным признанием.
- Как ты только мог подумать, что мои чувства к тебе могут перемениться!
- Ты не понимаешь… Я так долго добивался тебя. Когда мы обвенчались, мне казалось, что я сойду с ума от счастья. В нашу первую ночь мои руки дрожали, как у неопытного юнца. Я терпеливо ласкал тебя, с наслаждением наблюдая, как исчезает твоя холодная сдержанность, отбрасывается девичий стыд, как в тебе загорается томительный огонь, давно сжигающий меня. Ты должна была принадлежать мне полностью, душой и телом, от золотистых локонов до мизинчиков на крошечных ступнях. Я хотел, чтобы ты растворилась во мне всеми мыслями, всеми чувствами.
Когда этот долгожданный миг настал, мир вспыхнул для меня миллионами разноцветных огней. Они сверкали и переливались только для меня. Я был твоим первым и единственным. Так должно было оставаться всегда. Ничто и никто не смеет стоять между нами, нашей любовью. Поэтому я решил ничего не говорить тебе и забыть о кошмарной ночи. Тут ты проснулась и посмотрела на меня влюбленными глазами. Терзаемый ревностью, я спросил, было ли тебе хорошо этой ночью. Ты вздохнула, на миг замерла, а потом довольно сказала: «Очень-очень». И вид у тебя был, как у кошки, наевшейся сметаны.
- О господи! Да я ничего не помнила! Просто не хотела говорить тебе об этом. Я даже не лгала – мне всегда безумно хорошо с тобой. Я не сомневалась, что прошедшая ночь была божественной. И мне было стыдно, что я ничего не помню.
- Если бы я знал правду. Твоя маленькая ложь принесла столько горя. Так плохо мне никогда не было. Даже когда я увидел тебя целующейся с Михаилом. Даже когда ты пришла ко мне в спальную, чтобы спасти его. Сколько раз потом я вспоминал твой ответ, и не находил себе места от боли, ревности, злости. Сколько раз пытался забыть и никак не мог. А когда мне показалось, что я почти избавился от ревнивых мыслей, ты сказала, что ждешь ребёнка.
***
Лицо Анны потемнело от горьких воспоминаний.
- Я не понимала, отчего ты так переменился. Стал холодным, насмешливым. Мне было одиноко в Польше – ни знакомых, ни родных. Сейчас я понимаю, зачем ты увез меня и детей так далеко. Ты боялся, что Лиза сотворит новую беду. Но ведь я ничего не знала. Мы никуда не выезжали, никого не видели. Я чувствовала себя брошенной, ненужной. Помню, как ты возвращался домой, благоухая чужими духами, а потом и вовсе начал пропадать где-то по ночам, - с обидой сказала Анна. – Как же мне было больно тогда. Я думала, что надоела тебе, что тебе противны мои постоянные беременности. Злилась, что ты не ценишь своего счастья. Старалась почаще напоминать тебе о Репниных, которые страдают без детей.
- Да, лучшего ты и придумать не могла, чем приводить в пример нежного и заботливого Мишу. Я слушал твои вздохи о том, как Репнин мечтает стать отцом, и едва удерживался, чтобы не ответить ядовито: не бойся – скоро мечта твоего Мишеля сбудется, а поможешь ему в этом ты. Я знал, что поступаю с тобой, как последний негодяй, но ничего не мог с собой поделать. Ревность сжигала меня. Внутри тебя росла чужая жизнь. Дитя, отцом которого был другой мужчина. Дитя, которое всегда будет стоять между нами. Стыдно вспомнить, но когда мне сообщили, что роды будут трудными, я с тайной надеждой подумал, что ребенок может умереть. Да, Аня, я желал смерти невинному ребенку. Бог словно услышал мои мерзкие мысли и тут же наказал: родившаяся девочка была жива и здорова, а у тебя почти не было шансов выжить. Те несколько дней между жизнью и смертью показались мне вечностью.
Я вдруг понял, что мне наплевать на всё и вся, кроме твоей жизни. Ты не просто моё счастье и радость. Ты – цель и смысл моей жизни. Без тебя в ней не будет ничего. Я проклинал себя, метался, молился, давал богу клятвы, что больше никогда ничем тебя не обижу и не огорчу. И он сжалился надо мной. Ты выжила. Бледная, слабая, такая худенькая и легкая, как перышко. Ты ни в чем мне не возражала, смотрела печально и не верила, что я снова стал прежним, любящим Владимиром. Я старался выполнять все твои капризы, баловать тебя. Постепенно жизнь налаживалась. Ты стала поправляться, на щеках заиграл румянец. Только меня ты теперь сторонилась. По праву супруга я мог заставить тебя быть со мной. Но это бы разрушило всё. Порой мне казалось, что вернулось то давно забытое время, когда ты была моей крепостной, а я был не властен над твоими чувствами.
- Я никак не могла понять, почему, ты так резко переменился. Снова стал любящим, добрым, заботливым. Боялась, что сделаю что-то не так, и ты опять отвернешься от меня. Даже не хотела больше рожать детей. Ведь всё началось, когда я была беременна.
- А я переживал, что стал противен тебе. Это было неудивительно. Я сам презирал себя за то, что вытворял во время твоей беременности. Но я дал себе слово, что терпением и лаской верну твое доверие и любовь.
- И добился своего, - улыбнулась Анна. – А знаешь, когда я поняла, что всё хорошо по-прежнему.
- Знаю. Когда ты сказала, что у нас будет новый малыш, и я от радости подхватил тебя на руки и закружил по комнате, как когда-то.
- От тебя ничего не скроешь. А Лиза? Как ты простил её?
- Маленькая Аня помогла мне сделать это.
***
Анна удивленно подняла брови.
- Я никогда не вымещал свою боль и обиду на Анечке. Но я не мог любить её, как других детей; не был с ней таким же ласковым и беззаботным. Она была окружена твоей заботой, присмотрена и ухожена. Мне казалось, что этого достаточно. Я долго не обращал внимания на то, что девочка чувствует себя чужой. И вот однажды, под рождество, накупив подарков, я вернулся домой. Со двора через ярко освещенные окна бальной залы было видно, как вся семья наряжает ёлку. Я улыбнулся, вспомнив наше с тобой детство. Отец любил делать нам сюрпризы. Приезжал внезапно и всегда привозил целую кучу сказочных игрушек, книжек, сладостей.
Мне захотелось появиться также неожиданно и порадовать тебя и детей. Я взял подарки и тихо пошёл к вам через гостиную. В комнате было темно. Только в затопленном камине ярко горело пламя. Огненные языки словно вальсировали друг с другом, рисуя на стенах загадочные тени. Вдруг до меня донесся легкий вздох. Я подошел к казавшемуся пустым дивану и разглядел маленькую Анечку, затаившуюся среди мягких подушек.
На миг я вернулся в детство. Снова стал задиристым и упрямым мальчишкой, которого только что познакомили с новой сестрой. Мне показалось, что передо мной сидишь ты. Золотистые локоны окружали твоё нежное личико. Именно такой я впервые увидел тебя, маленькой, хрупкой, беззащитной. Также печально смотрела ты на меня блестящими глазищами. Была также одинока и несчастна. Жалость перехватила мне горло. Я хотел сказать что-то утешительное, доброе. Но все слова казались фальшивыми. Я подхватил малышку на руки и прижал к себе. «Анечка, девочка моя», - ласково шептал я. А слезы всё катились и катились по моему лицу. Меня терзали стыд и раскаянье за моё равнодушие.
И тут маленькие ладошки погладили мои мокрые щёки. «Папочка, ты вернулся», - услышал я Анечкин добрый голосок. Впервые малышка так ласково назвала меня. Другие дети придумывали мне кучу ласковых имен. Выбегая встречать, они обступали меня со всех сторон, ласково теребя и расспрашивая. Аня всегда стояла позади всех, словно не решаясь приблизиться. Но с этого вечера всё изменилось. Аня стала мне такой же близкой и родной.
Любовь малышки залечила невидимые раны. Она прогнала боль и очистила душу от горечи, жившей во мне с того страшного дня. Во мне не осталось ни обиды, ни злобы. Я снова почувствовал себя счастливым. Ты и дети были со мной. Ваша любовь дарила мне радость каждый день, каждый час. Я принял и понял испытание, посланное богом. Говорят, что тех, кого господь любит, он сразу наказывает здесь, на земле. Надеюсь, я расплатился сполна за свой эгоизм и гордыню. В моей душе наступил мир, и я понял, что готов увидеть человека, из-за которого столько пережил. Готов встретиться с Лизой.
Михаил писал мне, что Лизавета много заботится о больных и бедных, стала очень набожна, много молится. Мне было трудно поверить в метаморфозу, произошедшую с взбалмошной Лизой. Но когда во время поездки в Петербург я увидел твою сестру, то понял, что она больше не принесёт беды ни тебе, ни нашим детям. Во время встречи она виновато отводила взгляд. Ей было нелегко находиться рядом со мной. Но я видел, что она стойко держится и несёт свой крест, не прося милости ни у кого. Глядя на Лизины страдания, я простил Репниным их намеренные и невольные грехи. Благодаря ним я научился беречь и ценить собственное счастье. Счастье, которое ты дарила и даришь мне каждый день, мой ангел.
***
Год спустя Анна и Владимир сидели на той же скамейке и наблюдали за шумной суетой, царившей в тенистом саду. Вся большая семья Корфов собралась в поместье Репниных, чтобы помянуть Елизавету Петровну. Старшие со светлой грустью вспоминали дни, проведенные в тетушкином поместье. Малыши беспечно бегали по саду, увлеченные своими ребяческими играми. Аня-младшая приехала с женихом. Месяц назад они обручились. Довольные жених и невеста не отходили друг от друга и наслаждались маленькими вольностями, позволительными после помолвки. Любуясь на счастливую пару, Анна тихо спросила мужа:
- Что сказал тебе Репнин?
- Михаил не хочет расстраивать Аню. Ему достаточно знать, что у него есть дочь. Видеть её счастье.
Анна с облегчением вздохнула:
- Как хорошо, что Аня ничего не узнает! Даже мне было трудно пережить ужасный рассказ Лизы. Сколько времени меня терзали ночные кошмары, и я просыпалась в слезах. Если бы не ты – не знаю, как бы выдержала всё это. Даже страшно подумать, каково было бы девочке!?
- Знаю, но я не мог не предложить Михаилу открыть тайну Анечке. Ведь она и его дочь. Он сам должен был принять решение. Но, если честно, я очень рад, что мы не станем тревожить нашу малышку. Посмотри, как она счастлива.
Владимир улыбнулся и вздохнул, вспоминая с каким виноватым видом разговаривал с ним друг. Михаил так до конца и не оправился после смерти жены. Последнее время он безвыездно жил в усадьбе, мало озабочиваясь тем, что происходит в мире. Только новости об Анечке волновали и трогали его сердце. Пожалуй, дочь была единственной ниточкой, ещё связывающей его с жизнью. Князь оживал и молодел на глазах, когда Аня, считавшая его своим любимым дядюшкой, приезжала в усадьбу. Глаза его снова ярко блестели. Он с увлечением рассказывал о давно прошедших днях, вспоминая только хорошее.
Аня всегда с увлечением слушала дядюшкины рассказы, задавая всё новые и новые вопросы. Князь весело отвечал и любовался дочерью, удивительно похожей на мать. Порой Михаилу казалось, что время остановилось и перед ним сидит юная Анна Платонова. Девушка, в которую он был безответно влюблен. И которая по страшному стечению обстоятельств подарила ему единственную дочь. С самОй баронессой князь Репнин теперь общался только через её мужа. Искренняя и беззаботная дружба Анны и Михаила исчезла навсегда.
Анна нежно поцеловала Владимира, отвлекая его от печальных мыслей:
- Володя, наконец-то все беды позади. Признание Лизы чуть не убило меня. Но я не жалею, что выслушала его. Благодаря этой исповеди мне до конца открылась твоя душа, добрая, пылкая и благородная. Теперь я знаю, сколько тебе пришлось перестрадать. Все мои переживания не стоят и половины твоих мук. Я жалею только о том, что с самого начала не разделила с тобой эту боль. Я так сильно люблю тебя и готова на всё, чтобы тебе было хорошо, любимый.
Владимир молча обнял жену, и его любящий взгляд сказал Анне всё без слов.
К О Н Е Ц
