Бережные пальцы ласково гладили обнаженную кожу над моим блестящим лифом. Даже не глядя, я не могла их спутать: дрожащего от волнения Михаила и мучительно нежного Владимира. Это он распустил шнуровку на моей груди и припал губами там, где недавно колдовали пальцы. Трепеща от томительного озноба, я не сразу заметила, как Михаил сместился ниже, аккуратно снимая с меня узорный пояс...
Беззащитная, нагая, я лежала перед ребятами, а они продолжали медлить, позволяя себе одни поцелуи. Не в силах ждать, пока Владимир и Михаил решатся, я вспомнила учебную кассету и простонала - негромко и протяжно. Маленький обман удался. Поцелуи сделались смелее. Жадно и жарко они побежали по телу – от волос, рассыпавшихся по меховому покрывалу, до кончиков пальцев на ногах. Задыхаясь от жгучих прикосновений, я металась и стонала уже без притворства. Было стыдно, но я не владела собой.
Стоны, звонкие, протяжные, против воли срывались с открытых губ. Сердце колотилось, как бешеное. Перед глазами плыли розовые круги. Я почти не испугалась, когда Владимир развел мои колени и приник губами туда, где томительный жар делался особенно нестерпимым.
Легкое касание, и я замерла, понимая, что умру, если капитан остановится хоть на секунду. Казалось, меня ласкает огненная волна, но не болезненно-жгучая, а янтарная, сладкая, разливающая по телу медовое блаженство. Я хотела подняться, чтобы увидеть глаза Владимира, но губы Мишеля, целующие ложбинку на моей груди, не дали шевельнуться, и я без сил откинулась на подушку.
Зал качался, нависая надо мной блестящим канделябром. Я мотнула головой, прогоняя наваждение, и заметила, что поднявшийся с колен Владимир обменялся взглядами с Мишелем, торопливо скидывающим комбинезон. Я всегда завидовала тому, как ребята понимают друг друга без слов, но сейчас и мне был ясен молчаливый разговор. Близилось главное.
Несмотря на наслаждение, жарко звенящее в теле, я похолодела от страха и хотела свести колени, но успевший раздеться Михаил осторожно потянул их в разные стороны, а склонившийся надо мной Владимир крепко сжал мою руку и с грустной нежностью прошептал.
- Не бойся, маленькая. Я с тобой.
Серьезные серые глаза ласково взглянули на меня, теплые губы коснулись моих похолодевших губ, и я покорилась неизбежному. Капитан решил – мне оставалось подчиниться.
Поцелуй, невесомый и легкий поначалу, делался всё безжалостнее и крепче, словно Владимир пытался одной болью заслонить другую. Прижимаясь к терзающим меня губам, я старалась не думать о том, что сейчас случится. Руки обхватили шею Владимира, умоляя о защите. Но капитан не менял решений.
Резкая боль пронзила тело. Мир качнулся и поплыл перед глазами, растекаясь в горячих слезах. Вот и всё, - мелькнуло в голове, а грустный шепот Владимира негромко подтвердил: - Всё хорошо. Всё позади, малышка.
Но ласковые губы лгали. Боль перестала быть резкой, но мерные движения продолжали тревожить тело. Я прикусила губу, терпеливо ожидая избавления. Прошла целая вечность, прежде чем Мишель негромко простонал и, вздрогнув, замер. Облегченно вздохнув, я закрыла глаза, чувствуя, как сильные руки Владимира подхватили меня и понесли всё дальше от мучительного ложа. Струи прохладного душа побежали по телу, смывая и слезы, и боль. Под их успокоительный шум я провела рукой по влажным ресницам и с удивлением заметила хрупкую девушку, прислонившуюся к зеркальной стене. Странно, но я не сразу узнала своё отражение. Огромные синие глаза сверкали на прекрасном, но чужом лице. Нагое тело казалось чудесным изваянием из мрамора, словно в нем не было ни муки, ни боли.
За плечами Владимира мелькнуло виноватое лицо Мишеля и, отведя взгляд, я обиженно подумала, что твердивший о любви капитан позволил другу стать первым. Невеселые мысли побежали одна за другой, расстроено шепча: - Может, он тебя не любит? Или разлюбил, услышав бесстыдное предложение? Или всё было обманом?
Терзаясь сомнениями, я опомнилась только, когда довольный Мишель шагнул в ванную, а Владимир закутал меня в махровое полотенце и понес обратно. Он держал меня заботливо, как ребенка. Серые глаза смотрели ласково и грустно, и я устыдилась глупых мыслей. Не время лелеять обиды, когда Владимиру грозит опасность. В любую минуту медиатор может назвать его лишним.
Похолодев от страха, я поспешила притянуть Владимира к себе, но он отстранился и бережно погладил меня по волосам.
- Тебе надо отдохнуть.
Я протестующе мотнула головой и, не дожидаясь, пока вернется Мишель, крепко, до боли обняла Владимира. Он был сделан не из железа. Стоило моим губам коснуться упрямо сжатого рта, и капитан дрогнул. Град поцелуев - торопливых, жадных, мучительных - налетел на меня. Выгнувшись им навстречу, я зашептала что-то ласковое, уже не пугаясь новой боли. Непонятно каким чудом, но усталое тело снова стало воздушным и легким. Сладкий жар побежал по коже, возвращая знакомое блаженство.
Прижимаясь к горячей груди Владимира, я уже не помнила ни о чем. Только иногда внутри тихо всхлипывала обида на капитана, уступившего меня другому. Но стоило Владимиру начать томительное движение и, прикусив губу от острой боли, я поняла причину. Он был больше, гораздо больше, так что, испугавшись, я решила, что мы не сможем быть вместе. Но когда, увидев муку на моем лице, Владимир замер, я отбросила все страхи и сама рванулась ему навстречу, сделав нас единым целым.
От раздирающей боли хотелось кричать, а я улыбалась сквозь слезы. Мы были вместе. Остальное не имело значения. Ради Владимира я могла вытерпеть любую муку. Даже смерть не страшила меня. И когда капитан осторожно качнулся, я раскрылась ему навстречу, отдавая себя желанной власти.
Он был хозяином, я – рабыней, воском таящей в любимых руках. Даже боль от него казалась мне сладкой. Каждое плавное движение доставало до моей души, наполняя её томительным жаром и сжигая в пленительном дыму все сомнения и обиды. Я сгорала дотла и возрождалась вновь, и вновь окуналась в безмерное блаженство, яркое, немыслимое, не запятнанное ничем.
Паря в невозможной вышине, я не сразу заметила, как вернувшийся Мишель начал жадно целовать мои плечи, а потом взволнованно шепнул: - Володя, Анечке не будет плохо?
Какое плохо! Никогда ещё мне не было так хорошо. Снова и снова взлетала я вверх в небеса, пока сладкую явь не начал сменять глубокий сон...
