Огоньки свечей играют в хрустальных бокалах.
- За тебя, доченька!
– Будь счастлива, Настенька!
Первый семейный ужин. Родители с улыбкой смотрят на тебя. Какие они красивые, совсем ещё не старые, самые лучшие на свете. Кто бы мог подумать, что серьезный и строгий Петр Михайлович, каждую неделю игравший в шахматы с покойным дядюшкой, окажется твоим отцом. Он обещал, что не пройдет и месяца, как ты станешь с гордостью носить имя княжны Долгорукой, и сияющий от счастья Миша не замедлил попросить твоей руки. Мама принесла икону, и родители благословили вас, умиленно смахивая слезы. Больше нечего желать. Голова кружится от шампанского и счастья. И только одна тревожная мысль: - Владимир!
Смерть отца надломила его. Самоуверенного красавца не узнать. Он тенью бродит по дому и, безразличный ко всему, топит горе в бокалах бренди. Странно, что у барона хватило сил отыскать твоих родителей. Даже Миша отчаялся и опустил руки, понимая, что покойный князь уже не подтвердит твоё родство, но Владимиру не занимать упрямства. Неведомыми путями он узнал, что Петр Михайлович жив, и обрадовал тебя счастливой вестью. Но и тут барон не изменил себе. В ответ на твою взволнованную речь он устало покачал головой:
- Не надо благодарностей. Корфы превратили Вас в сироту, обманом разлучили с родными. Самое малое, что я мог сделать – вернуть Вам их, хотя бы через двадцать лет. Миша отвезет Вас к отцу и матери. Будьте счастливы, Анна.
Он склонился и поцеловал твою руку, словно подтверждая, что отныне вы равны, и опять отгородился стеной угрюмого молчания. Напрасно ты пыталась поговорить. Сказать, что по-прежнему уважаешь и любишь Ивана Ивановича, что понимаешь, почему он разлучил тебя с родными и не винишь его ни в чем. Владимир кивал, но мысли его были далеко. Ни вольная, ни княжеская кровь, причудой судьбы текущая в твоих жилах, не изменили ничего. Барон не желал смягчиться и разглядеть в тебе сестру. И даже сейчас, за праздничным столом ты испытывала горечь при мысли, что не сумела достучаться до него.
Тебе хотелось обнять Владимира, приласкать, утешить, словно потерянного ребенка. Сказать, что он не один, что вместе вам будет легче пережить тяжелую потерю. Но барон был слишком горд и не нуждался ни в чьем сочувствии. Особенно твоём…
- Доченька, о чем задумалась? Почему загрустила…
Ласковый голос матери выводит тебя из забытья и заставляет испуганно вздрогнуть, словно кто-то мог прочитать твои мысли. Ничего запретного в них нет, но под испытующим Мишиным взглядом ты смущаешься и лжешь:
- О Лизе. На дядюшкиных похоронах она пожаловалась, что мать выдает её замуж за старика.
Петр Михайлович хмурит брови:
- Почему Лиза не написала мне? Я бы решил все проблемы! - князь выпячивает грудь, радуясь, что может ещё раз показать себя любящим отцом.
Ты разводишь руками:
- Лиза не знает, что Вы живы. Она сказала, если бы Вы не погибли, то не допустили её брака со стариком.
Отец изумленно поворачивается к матери, она виновато отводит глаза…
Первая семейная ссора. До вас с Мишей доносятся голоса родителей, ушедших в соседнюю комнату.
- Марфа, как ты могла! Почему не отсылала моих писем!
Мать отвечает невнятно и тихо, но отец не доволен объяснениями:
- Ну и что, что я болен! Это мои дети! Я обязан заботиться о них! Не удерживай меня – я немедля поеду и всё поставлю на свои места!
Между Мишиных бровей растет угрюмая морщинка. Ты робко произносишь:
- Петр Михайлович прав. Сейчас главное помочь Лизе.
Твой жених раздраженно сминает салфетку:
- Меня больше беспокоит наша свадьба. Лизавета Петровна – решительная девица. Сомневаюсь, что её можно обвенчать насильно…
Мать возвращается к столу. Она улыбается, но глаза припухли от недавних слез. Одетый в дорогу Петр Михайлович заглядывает проститься. Миша мрачно кивает ему вслед. Ты вздыхаешь и, как мама, виновато опускаешь глаза. Чай остыл и праздник кончен…
Ночью ты не можешь уснуть, а утром встаешь чуть свет, чтобы объясниться с женихом. Узнав о твоих намерениях, он хмурится ещё сильнее, чем вчера:
- Аня, ты не маленькая и должна понять: если Петр Михайлович не признает тебя своей дочерью, мы не сможем обвенчаться. Я люблю тебя, но у меня есть обязательства перед обществом и семьёй. Перестань волноваться о Долгоруких. Лиза, Соня и Андрей – взрослые и поймут отца, а для Марьи Алексеевны он всё равно, что мертвый. Княгиня привыкла жить одна и не слишком расстроится из-за давнишней измены мужа. Хорошо, что ты подумала о других, но сейчас главное – наша любовь. Ты же не хочешь, чтобы было больно мне? Потерпи немного. Скоро князь признает тебя, мы обвенчаемся, и ты забудешь всё, как страшный сон.
Неясно, какими путями, но ваш разговор становится известен маме. После завтрака она отводит тебя в сторонку и ласково увещевает:
- Доченька, Миша прав. Не беспокойся о Долгоруких. Мало мы от них видали зла? Если бы тебя не отняли обманом, Петенька давно ушел из опостылевшей семьи. Он и женился-то на Марье, чтобы опекуны не продали меня, - мать пускается в воспоминания, и ты краснеешь от подробностей, не предназначенных для девичьих ушей. Но прерывать маму неудобно, и она продолжает говорить, выплескивая всё, что накопилось на душе. Ты сочувственно киваешь и про себя оправдываешь её. Марфа не злая, нет, но годы унижений и обид ожесточили её и научили ненавидеть. Как объяснить ей, что ты не можешь строить счастье на огорчениях других. Лучше сразу расстаться с Мишей.
Марфа недовольно качает головой и делает неверный вывод: ты не слишком любишь князя. Но сейчас вам обеим не до него и, всплакнув, вы долго сидите обнявшись и с грустью вспоминаете годы, проведенные в разлуке...
Петр Михайлович возвращается к обеду. Он доволен и горд и с порога огорошивает вас нежданной новостью. Лиза выходит замуж, но не за Забалуева, а за Владимира Корфа. Марья Алексеевна намеревалась отнять у барона поместье, но князь приехал вовремя и всё уладил. Закончив рассказ, Петр Михайлович важно надувает щеки и делается похожим на индюка. Грех думать подобное об отце, но при мысли, что Лиза станет женой Владимира и будет ласкать и утешать его, непонятный гнев охватывает тебя, и хочется, схватив тарелки со столу, перебить их об пол – одну за другой. Но Иван Иванович недаром воспитывал тебя и, сдержавшись, ты с деланным равнодушием спрашиваешь:
- Владимир сам попросил Лизиной руки?
Петр Михайлович не чувствует подвоха и хвастливо сообщает:
- Что ты, Настенька! Разве от этого бирюка дождешься? Пришлось поговорить с ним. Напомнить, как мы с Иваном мечтали поженить детей.
Ты возражаешь: - Перед смертью дядюшка упоминал о Лизе, но Владимир отвечал, что не влюблен в княжну.
Петр Михайлович пожимает плечами: - Барон молод, и сам не знает, чего хочет. Они с Лизой выросли вместе и давно дружат. Для счастливого брака этого довольно. К тому же я обещал барону, что улажу проблемы с его поместьем.
Миша испытующе смотрит на тебя. Следует уйти от скользкой темы, но ты не можешь остановиться и продолжаешь допытываться у князя:
- Если Владимир не женится на Лизе, Вы отнимете у него усадьбу?
Петр Михайлович обиженно разводит руками: - Конечно, нет! Я не держу зла на Корфов, хотя они причинили нам немало бед, - князь картинно прикладывает руку к сердцу: - Бедная моя Настенька! Сколько горя тебе пришлось пережить из-за жестокого поступка Ивана!
Ты вступаешься за старого барона:
- Дядюшка любил меня и заботился, как о родной!
- Всё равно, - не соглашается человек, оказавшийся твоим отцом, - Иван поступил с непростительным легкомыслием. Он только перед смертью отдал тебе вольную и сказал о нас! А если бы не успел?
Петр Михайлович прав, но ты не можешь слышать, как осуждают любимого дядюшку, и бросаешься на его защиту, торопливо рассказывая, что бумаги были давно готовы и лежали в сейфе у барона.
Но князя не переспорить:
- Настенька, я горжусь, что у тебя благородное сердце Долгоруких, но ты юна и не можешь судить о взрослой жизни. Кто знает, как бы поступил Владимир, не откройся тайна при тебе. Не для девичьих ушей будет сказано, но крепостная красавица – большой соблазн, особенно для легкомысленного волокиты, вроде Корфа.
От возмущения ты вспыхиваешь и теряешь все слова. Владимир нередко обижал тебя, но в глубине души ты всегда отлично знала - на бесчестный поступок он не способен. Одно дело -ядовитые насмешки, совсем другое - насилие и обман. Но разве Петру Михайловичу объяснишь? Он с апломбом судит обо всем и ни на секунду не сомневается в своей правоте.
Ища поддержки, ты поворачиваешься к маме, но она с обожанием смотрит на князя и кивает в такт его речам. Даже Миша не хочет вступиться за лучшего друга и безмолвствует, мрачнея от каждого слова, сказанного тобою в защиту Владимира.
Приносят десерт. Петр Михайлович снисходительно улыбается и прерывает тебя, словно капризного ребенка:
- Настенька, бери пирожки. Наша повариха искусно их печет.
Мама и Миша одобрительно переглядываются с князем. Эти трое понимают друг друга без слов. Только ты здесь чужая. Объяснять и спорить бесполезно. Лучше надкусить злосчастный пирожок. Он неплох, но дома у Вари выходило вкуснее.
Ты вздыхаешь и внезапно понимаешь, что хочешь обратно – в родную усадьбу, где каждый уголок помнит о любимом дядюшке, где Варенька печет лучшие на свете пирожки, где Владимир сидит в отцовском кабинете и устало листает расходные книги. Как он там - один? Почему решил венчаться с нелюбимой Лизой? Сердце подсказывает: ему слишком плохо, и нет ни желания, ни сил сопротивляться напору самодовольного князя. А помочь и поддержать некому.
С трудом досидев до конца докучливого обеда, ты встаешь из-за стола и торопишься уйти к себе, но мать успевает задержать тебя и поучительно шепнуть на ухо:
- Доченька, не спорь с отцом. Он лучше знает людей и жизнь. Слушайся его и будешь счастлива. И не хвали других кавалеров, когда рядом такой жених. Повезло тебе с Мишей. И умный, и воспитанный, и деликатный. Ни минуты прожить без тебя не может. Стоит, дожидается. Держись за него. Что мы, женщины, без мужчин?
Иван Иванович учил – в первую очередь человек должен уважать самого себя. Безропотная материнская покорность возмущает тебя. Она – красивая, добрая, умная, смотрит в рот самодовольному князю и принимает на веру все его разглагольствования. Неужели у неё не осталось гордости? Если это любовь – лучше не любить совсем! Не становиться послушной куклой, которую жених прижимает к себе и, не замечая недовольства, начинает целовать -уверенно и жадно. Странно, но раньше ты не замечала, какой влажный у Миши рот. Хочется скорее отстраниться и рукою вытереть губы.
Чтобы ускользнуть из тягостных объятий, ты ссылаешься головную боль и хочешь выйти на прогулку. Но Миша не отстает, собираясь сопровождать тебя.
К счастью, из гостиной выглядывает Петр Михайлович и зовет твоего жениха обсудить приданное. Два князя важно удаляются в кабинет, чтобы поговорить о вещах, слишком сложных для хорошеньких красавиц, вроде тебя и Марфы.
Снисходительное замечание становится последней каплей. Ты пишешь записку, чтобы мать не испугало твоё исчезновение, одеваешься потеплее и, оседлав кобылку, едешь - домой.
Погода промозглая и сырая, как обычно в конце ноября. Порывистый ветер пронизывает насквозь, и ты потуже затягиваешь поясок на шубке. Мокрый снег летит в лицо, липнет на ресницы, набивается в копыта бегущей кобылки. Несколько раз она поскальзывается, чуть не падая, но, выровнявшись, продолжает путь. Дорога не слишком тебе знакома и порой расходится в разные стороны, а спросить не у кого - приходится выбирать наугад. Вы с кобылкой устали и выбились из сил. Можно повернуть обратно, но ты отгоняешь трусливые мысли.
В детстве дядюшка рассказывал вам с Владимиром про перелетных птиц, через сотни верст возвращающихся в родные места. Тебе, как им, нестерпимо хочется домой, и истосковавшееся сердце само находит путь.
Темнеет, когда за поворотом возникает родная усадьба. Её окутывает печальный сумрак, но свечи уже зажгли, и окна ласково сияют и манят. Можно пришпорить кобылку и понестись во весь опор, но ты осаживаешь её, помрачнев от внезапных сомнений.
Вдруг Владимира рассердит твой приезд? Это ты скучала без него, а он, быть может, спокоен и бодр и готовится венчаться с Лизой. Если так, ты не станешь ему обузой – уедешь и наймешься гувернанткой или попробуешь устроиться в театр, но не вернешься к самодовольному князю, не станешь называть его отцом и терзаться от бессилия, глядя на безропотную мать. Ты возьмешь её к себе, как только сможешь, а Миша пусть найдет другую невесту, за которую не придется краснеть, которая не испортит карьеры ни ему, ни его сестре.
Кобылка останавливается посреди знакомого двора и, переминаясь с ноги на ногу, косится в сторону конюшни, а тебя терзает страх. Ещё немного, и ты ускачешь прочь – в мороз, в темноту, в неизвестность. Лишь бы не объяснять удивленному Владимиру, с какой стати ты явилась обратно.
Но он уже стоит перед тобой и с тревогой вглядывается в твоё лицо.
- Аня, что случилось?
Ты пытаешься улыбнуться и сказать, что решила проехаться и проведать его, но сил на враньё не осталось. Слезы накатывают на глаза и выдают тебя. По-детски всхлипнув, ты признаешься, что соскучилась, и с облегчением видишь, как на лице Владимира расплывается счастливая улыбка. Оставив церемонии, он стаскивает тебя с кобылки и, заметив, как ты замерзла, торопливо несёт в дом. Сильные руки бережно обхватывают тебя, и на душе становится уютно и тело. Ты утыкаешься носом в плечо Владимира и тихо плачешь, как ребенок, чудом вернувшийся домой. Знакомая лестница. Ступеньки, по которым вы бегали в детстве. Привычно скрипнувшая дверь. Так хорошо и спокойно тебе ещё не было никогда. И кажется таким естественным и верным, что теплые губы Владимира осторожно собирают твои слезинки и, коснувшись заплаканного рта, заставляют забыть обо всем.
Ты приходишь в себя в гостиной, в теплом коконе из кашемировых пледов, с чашкой Вариного малинового чая. Рядом сидит Владимир и улыбается, словно раньше срока получил рождественский подарок. Кажется, вы только что целовались? Или прошла целая вечность, которую ты благополучно забыла? Нет, это было недавно. Ты ещё чувствуешь вкус его губ, терпкий, томительный, властный. Сердце замирает, словно над бездной… Вы целовались. Впервые. Совсем не по-братски. Память испуганно нашептывает о твоем женихе и его невесте, но ты ничего не желаешь слушать.
Если бы можно было остановить мгновенье и всю жизнь сидеть рядом с Владимиром и, не отрываясь, смотреть в его глаза. И тонуть в их ласковом тумане. Но тебе уже мало - видеть. Ты протягиваешь руку и осторожно, словно спрашивая - имеешь ли право, убираешь волосы со лба затаившего дыхание барона. Он не шевелится, взглядом подтверждая: ты можешь делать с ним всё, что хочешь. Но ты смущенно опускаешь ладонь, и барон догоняет её благодарным поцелуем. Тихо тикают часы, отсчитывая счастливые минуты. Надо объяснить Владимиру, почему ты вернулась. Только с чего начать?
Он осторожно подсказывает: - Было так плохо?
Ты качаешь головой: - Нет. Просто там всё чужое, - и, вздохнув, решительно добавляешь: - Я не хочу, чтобы Петр Михайлович признавал меня. Не хочу венчаться с Мишей. Не хочу, чтобы всё решалось без меня, - ты вспоминаешь о браке Владимира и, страшась ответа, спрашиваешь: - Князь сказал, что Вы женитесь на Лизе?
Владимир усмехается: - Он поспешил. Я обещал подумать.
Ты мрачнеешь: - Значит, это правда…
Барон поясняет: - Я считал, что девушка, которую я люблю, для меня потеряна. Навсегда.
Ты не знала, что он кого-то любит. Во рту становится горько. Глаза противно щиплет. Сил едва хватает, чтобы проговорить:
- Владимир, Вы всегда добивались своего. Уверена, девушка, которую Вы любите, когда-нибудь Вас полюбит.
Слёзы сейчас польются из глаз, а барон беспечно улыбается: - После того, как Вы ответили на мой поцелуй, у меня появилась надежда. Повторите его, и я поверю в чудо.
Ты облегченно вздыхаешь и думаешь, что Владимира надо хорошенько поколотить. Почему он такой – ничего не скажет прямо и понятно. Всюду одни подвохи. Но другого тебе не надо. Только этого вредного упрямца.
В твоей душе звучит всё громче музыка, которую ты почти забыла. Музыка, что утешала тебя в детстве, что приходила к тебе в девичьих снах и обещала любовь и счастье.
Лишь один вопрос ещё тревожит тебя:
- Но почему? Почему ты отпустил меня?
Барон самодовольно щурится:
- Хотел, чтобы ты соскучилась и сама приехала ко мне.
Вот наглец! Но мальчишеская бравада не обманывает тебя. Он скучал и томился, как ты, а может сильнее. Вокруг серых глаз темным облаком легли болезненные тени. Барон давно не спал. Щеки осунулись и почернели от колючей щетины. Между бровей застыла горестная морщинка… Бесконечная нежность вспыхивает в твоей душе, и ты вдруг понимаешь мать. Можно быть счастливой даже бесправной содержанкой, если рядом тот, кого ты любишь. Ради него можно пойти на любой позор. Но жертвы не понадобятся. Владимир стоит на коленях и просит тебя стать его женой. И добившись ответного «да», добавляет, что вы обвенчаетесь завтра утром. Дольше ждать ему не хватит сил.
Ты спохватываешься и возражаешь:
- Но Вам нельзя жениться на бывшей крепостной, а княжною Долгорукой я не стану.
- И я не хочу в тести этого надутого индюка, - подтверждает барон и виновато спохватывается: - Прости, он твой отец. За одно это мне следует любить его. Но если князь останется нам чужим, я буду только счастлив.
Пришедшая с ужином Варвара застает вас весело смеющимися. Едва она уходит, барон срывает новый поцелуй.
Музыка в твоей душе звучит всё настойчивей и громче. Отблески свечей танцуют на бокалах и в ваших взглядах. Губы стократ повторяют: - Люблю… - и вам не надоело шептать и слушать…
Отбивает полночь. Пора расходиться по спальным. Владимир с внезапной церемонностью склоняется к твоей ладони.
- Спокойной ночи, Анна! - но глаза барона, жадно глядящие на тебя, говорят совсем другое.
Отпустить его от себя – свыше твоих сил и, краснея от собственной смелости, ты шепчешь: - Я пойду с тобой…
Взгляд Владимира благодарно вспыхивает: - Ты не пожалеешь об этом, любимая!
Барон подхватывает тебя, и ты с внезапным смятеньем ощущаешь, как дрожат его ладони. Лестница кажется бесконечной. Тебе и радостно, и страшно. И ты всё крепче прижимаешься к нему.
В спальной тихо. Только потрескивают свечи и стучат, лихорадочно стучат ваши сердца. Ты смотришь в родные серые глаза. Огонь, горящий в них, не может обмануть. Под нежностью таится страсть. Безумная, властная, не знающая преград. Несмотря на решимость, ты немного боишься её…
Сначала сливаются ваши уста и становятся единым целым. За ними, как в томительном адажио, сплетаются руки, плечи, тела. Одежда становится лишней и отлетает прочь. Ты и не знала, что Владимир может быть таким бережным и нежным. Что от сладкой ласки можно плакать и стонать. Что с любимым ничего не стыдно и не страшно. И ты просительно шепчешь: - Владимир…
Он понимает, и боль, благодатная и желанная, пронизывает тебя, заставляя громко вскрикнуть. И в ответ на виноватый шепот Владимира ты с улыбкой отвечаешь:
- Всё хорошо, любимый. Я дома. Я с тобой…
КОНЕЦ
