***

Письмо первое.
20 мая 1843 года

Милый ангел мой, Сонечка!

Душа моя изболелась о тебе. Получила ли ты письмо моё с дружескими утешениями и советами? Не жалеешь ли об откровенности, с коей описала мне первую свою ночь после венчания? Не стыдись, моя милая, что была искренна со своей сестрой. Кому как не мне понять сомнения твои и печали. Кому, как не мне ободрить и приласкать. Подробная и простодушная твоя исповедь заставила меня вспомнить первую нашу ночь с Владимиром, коего ты считаешь образцовым супругом и заботливым отцом. Не отнимая этих достоинств у мужа моего, хочу я ответить откровенностью на твою прямоту и поведать, что сама пережила, лишаясь невинности.

Мне было всего семнадцать, когда добрый мой благодетель барон Иван Иванович Корф скончался от сердечного удара. До сих пор при воспоминании об его внезапной кончине сердце моё сжимается, и глаза увлажняют горькие слёзы. А в ту пору рыдания мои были бесконечны. День и ночь скорбела я о бароне, взявшем меня, крепостную сироту, в свой дом и воспитавшем, словно родное дитя. С потерей дорогого дядюшки, как привыкла называть я Ивана Ивановича, жизнь моя остановилась. Единственный близкий человек покинул меня, перейдя в иной, счастливый мир. Не стало доброго наставника и друга, дарившего меня отеческой любовью и заботой. Мало кого холили и лелеяли, наряжая и балуя изо дня в день, как меня, простую холопку. Редкая барышня в моем уезде могла похвастаться столь блестящим воспитанием, которое по душевной щедрости Ивана Ивановича получила я, крепостная. Жизнь моя была похожа на волшебную сказку. Тем страшнее оказалось нежданное пробуждение от неё.

Однако не сразу осознала я всей беды, которую безжалостная судьба обрушила на мои хрупкие плечи. Я продолжала, как и ранее пользоваться особыми привилегиями, дарованными моим благодетелем. Сын его и наш новый хозяин Владимир Иванович воевал тогда на Кавказе. Батюшка молодого барона завещал ему заботиться обо мне. Посему никто не осмеливался обидеть названную сестру хозяина. С волнением ожидала я возвращения Владимира, с коим последний раз виделась год назад. В ту пору детская наша дружба давно уж кончилась. Осознав, что милая его подруга всего лишь крепостная, Владимир отдалился и стал холоден и высокомерен. Едкие насмешки его больно ранили меня, заставляя ночами плакать в подушку. Но днем держалась я с достоинством, и мой мучитель даже помыслить не мог, какие страдания мне причиняет. Напускное спокойствие моё раздражало молодого красавца. И частенько ловила я на себе сердитый взгляд его серых очей. Тщетно я гадала, как ко мне отнесется осиротевший Владимир, ибо в наивности своей даже помыслить не могла, что готовит мне судьба.

Молодой барон приехал в усадьбу, когда мы уж отчаялись дождаться его. Сдержанно поздоровался он со мной, ласково утешил взволнованных дворовых и отправился на свежую могилу отца. Вернувшись, новый хозяин наш надолго заперся с управляющим, и вышел из кабинета только к ужину. Увидев, что стол сервирован на двоих, на мгновение нахмурил он черные брови, но не вымолвил ни слова. В полном молчании проходил этот странный ужин. Несколько раз собиралась я было заговорить, но при виде мрачного Владимира мысли мои путались и странное волнение перехватывало горло. Только когда подали десерт, барон обратил на меня строгий свой взор, и невинная душа моя затрепетала в ужасном предчувствии. Медленно скользнул он взглядом по моей девичьей прическе, скромному платью и задумался, разглядывая кончики маленьких туфелек, чуть видневшиеся из-под подола широкой юбки. Чувствуя, что решается моя судьба, я застыла в ожидании приговора.

Но Владимир не спешил открывать свои намерения. Неторопливо встав из-за стола и молча протянув руку, он крепко сжал мою дрожащую ладонь и, так же ни слова не говоря, повел меня наверх. Подойдя к своей спальне, он на миг остановился и произнес глухо, но отчетливо.
– Аня, забудь мечты о вольной. Ты слишком красива, чтобы я отпустил тебя. Участь твоя давно предначертана. Ни тебе, ни мне не избежать своей судьбы. Ты моя крепостная и останешься ею. А я твой хозяин и буду делать с тобой всё, что захочу.
С этими словами распахнул он тяжелую дубовую дверь и, всё так же крепко держа меня за руку, ввел в комнату. Ноги мои были, словно ватные. Невинная, в смятении вспоминала я читанные мною романы, и лишь одно слово «обесчестить» приходило мне на ум. Но как происходит это, по неопытности своей не догадывалась, ибо в романах, столь любимых мною, дальше поцелуев дело не шло. Дать пощечину, я не смела, ибо боялась озлобить вспыльчивый нрав барона. Вырваться и убежать - не было сил.

Видя моё беспомощное состояние, Владимир поморщился и, поняв, что я не в силах идти, подхватил на руки и усадил на широкую кровать. Крепко прижала я ладони к губам, надеясь помешать поцелуям и грядущему бесчестью, и словно сквозь сон услышала насмешливый голос.
– Вижу, ты не добралась до запретных романов Лакло и Дефо, надежно припрятанных батюшкой. И правильно, всему своё время. Нынче, мой ангел, ты узнаешь, что невинность может подвергнуться разным атакам. И хоть поцелуи сладки, но есть кое-что более желанное.
Говоря эти слова, он начал медленно расстегивать пуговки на моём платье. Поняв, что меня ждет что-то опаснее поцелуев, я задрожала от страха. Слезы хлынули из моих глаз. Руки судорожно попытались остановить бесстыдные пальцы, почти справившиеся с застежкой.
– Пожалуйста, Владимир. Пожалуйста, - бессвязно умоляла я: - Отпустите меня. Вспомните, ведь я была Вам как сестра.
На мгновение тень раскаянья мелькнула на его красивом лице, но тут же бесследно исчезла.
– Всё равно это случится рано или поздно. Зачем тебе терзаться в ожидании неведомого. Сегодня ты станешь женщиной, и больше не будешь меня бояться, - почти уговаривал бархатный голос.
– Но ведь это грех.
– На тебе его не будет. Ты крепостная и обязана подчиниться. А на мне столько грехов, что этот я как-нибудь переживу.
С этими словами он спустил платье с моих плеч, восхищенно погладив белоснежную кожу.

Я ещё раз попыталась остановить барона.
– Владимир, не губите меня. Счастье женщины в семье. А кто женится на обесчещенной, - с мольбой произнесла я, сама не зная, откуда взяв силы. Владимир, слушая сию взволнованную тираду, продолжал ласкать меня, и я с ужасом ощущала, как уверенные мужские руки спускаются всё ниже и аккуратно вынимают из корсета мою трепещущую грудь. К тому времени, как я замолчала, Владимир полностью высвободил два упругих молочно-белых полушария и принялся нежно поглаживать их. Я подумала было, что барон совсем не слушал меня, но ошиблась. Бережно, но крепко он сжал тонкими, сильными пальцами мои соски, сладко содрогнувшиеся от его прикосновения, и, устало вздохнув, произнес как заученную фразу:
- Аня, кто может жениться на тебе? Дворянин никогда не сделает этого. Или ты хочешь стать женой крестьянина?
При этом он чуть сильнее сжал пальцы, и напрягшиеся соски болезненно заныли. В ужасе от происходящего я едва промолвила:
- Хочу, пусть у моих детей будет отец.
Серые глаза Владимира потемнели, как мнилось мне от злости, красиво очерченный рот приблизился к моему уху и прошептал, словно по секрету.
– У твоих детей будет отец. И доля их ждет более счастливая, чем мужицких.
Дразня, он куснул моё маленькое ушко, которое не скрывали высоко убранные волосы, и снисходительно добавил:
- Ну, что ещё не так, малышка?
– Я не люблю Вас! – на одном дыхании выпалила я, ощущая легкое прикосновение его губ к моему виску. Молодой барон замер на мгновение, а потом неприятно рассмеялся:
- А разве спрашивают об этом твоих подруг? Разве не выдали Лизоньку Долгорукую за противного Забалуева? Может, именно сейчас с ней то же самое делает отвратительный и мерзкий старик.

Представив противного Забалуева, раздевающего милую мою подругу, содрогнулась я от ужаса. Никогда прежде наивная моя головка не задумывалась о сих интимных подробностях. Никогда прежде Лизонькино замужество не мнилось мне столь отвратительным. Привыкши жить по воле Ивана Ивановича, я твердо полагала, что детям следует чтить родителей и слепо подчиняться их решениям. Но гадкая картинка, столь отчетливо вдруг представшая в моем воображении, пошатнула эту уверенность. Раньше дядюшка легко разъяснял все сомнения мои и тревоги, но ныне приходилось полагаться мне лишь на себя. В смятении я глядела в безжалостные очи Владимира и не знала, что ему возразить. Холодный и блестящий ум барона привык побеждать в любом споре. И не мне, наивной, было по силам совладать с его железной логикой. Беспомощные слезы катились по моим щекам. Нужные слова не шли на онемевший язык. Наконец, в отчаянии я прошептала:
- Такова была воля Лизиных родителей, я не смею судить их.
Владимир усмехнулся.
- Ты права, за подругу твою решили родители. Почему же за тебя не может решить твой хозяин?
С этими словами Владимир властно взял лицо моё в свои ладони, уверенно накрыл мои губы своими, протолкнул в сопротивляющийся ротик твердый язык и начал плавно и размеренно водить им по моему дрожащему нёбу. Дыхание моё перехватило, голова закружилась, и я стремительно полетела в вязкую, туманную бездну, успев наивно подумать, что верно от таких поцелуев и рождаются дети. Прошла вечность, прежде чем Владимир отпустил мои истерзанные губы и, сместившись ниже, приник к набухшим соскам. Я опустила отяжелевшую голову и с удивлением обнаружила, что корсета на мне уже нет, юбка задрана, и мужские руки по-хозяйски гладят мои стройные ножки чуть выше завязанных чулок, там, где кожа обнажена. Стыд на мгновение отрезвил меня, я попыталась оттолкнуть обидчика, но силы наши были неравны. Крепкие руки опрокинули меня на шелковое покрывало и, бесстыдно лаская, начали освобождать от остатков одежды. Я металась и противилась из последних сил, с ужасом чувствуя, что мне становятся приятны прикосновения Владимира, что мне нравится, когда длинные его пальцы, распустив мои локоны, играют с ними, что я таю, когда его жадные губы целуют меня даже там, где рука моя не смеет коснуться, что я грешница, которая мнила себя ангелом. Погружаясь в сладкую истому, я вдруг отчетливо осознала, что уже сдалась во власть своего хозяина, и теперь он действительно может делать со мной всё, что хочет.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТУТ
Напишите мне