Ко мне ангел седой приходил поутру.
Он был болен, метался в горячем бреду.
Звал меня то ли в ад, то ли в рай,
Все просил - "Выбирай!"

Он обжег свои крылья в полете ко мне,
Схоронил свою душу в священной золе,
Равнодушие встречных глаз
Принимал за отказ.

Он был добрым, он плакал, встречаясь со злом.
Он хотел меня взять и укутать теплом.
Я ж пред ним не открыла застывшую дверь,
Я сказала ему: "Не теперь!"

Говорили потом, что он быстро старел,
Черным стал, позабыв, что когда-то был бел,
Что из дома, где жил ангел мой,
Вышел черт вчера дикий, хромой.

Он исчез в темноте, но твердила молва,
Что тащил по земле он два белых крыла.
И пред тем, как в ночи пропал,
Обернулся и захохотал.


Чувствуя себя незваной гостьей, я как попало побросала в чемодан немногочисленные вещи. Несмотря на разделенные шлейфы, мне было слышно, как за стеной Владимир говорит по телефону. В тяжелый миг нашего разрыва он думал о деловой поездке и бесстрастным голосом отдавал распоряжения Полине. Не верилось, что полчаса назад этот человек нежно ухаживал за мной. Быстро же кончилась «пылкая любовь»!

Всю дорогу он хранил молчание и был так хмур и неприступен, что я не решалась заговорить. Сознание совершенной ошибки угнетало меня всё сильней, и я бы давно в ней призналась, если бы Владимир хоть немного огорчился. Но его холодный вид говорил не о душевных ранах, а об уязвленном самолюбии. Ещё бы, такому супермену предпочли его приятеля! Из-за семицветного шлейфа я представлялась Владимиру удобной парой, но стоило отказать, и ко мне потеряли интерес.

От логичного вывода сердце сжалось в тяжелый комок и каждым ударом причиняло боль. Миша хоть немного меня любил, а Владимиром руководил расчет. Я не могла его винить - намерения моего спасителя были благородны и честны, а любовь не появляется по приказу, но видеть его равнодушное лицо становилось всё больней. Поэтому у порога я торопливо поблагодарила Владимира за помощь и закрыла за собою дверь, собираясь в одиночестве рыдать в три ручья.

Но слезы, от которых становится легче, не приходили. Боль не желала выплескиваться наружу и поедом ела меня изнутри. Я сама разрушила собственное счастье. Владимир не любил меня, но мы могли стать мужем и женой. Я просыпалась бы в его объятиях и в них заканчивала день. Разве этого мало? А теперь мы никогда не будем вместе.

Ненавидя себя и свой здравый смысл, я подошла к окну, чтобы в последний раз взглянуть на Владимира. Стояла ночь, но свет фонарей выхватывал из темноты площадку перед подъездом, окаймленную кустами снежноягодников. Ждать пришлось недолго. Хлопнула входная дверь, и я увидела Владимира. Он шёл уверенно и ровно, но непонятно почему у меня возникло ощущение, что каждый шаг дается ему с трудом, словно вместо асфальта возле дома была вязкая глина, и требовалось немало усилий, чтобы отрывать ноги от земли.

Только когда автомобиль мигнул фарами, встречая вернувшегося хозяина, я поняла, что не так. Шлейф Владимира не парил, как обычно за его спиной, а безжизненной тряпкой волочился по земле, утяжеляя каждый шаг. И главное, его конец был не черным, а белым – как уродливый шрам на месте разрыва…

Испугавшись, я распахнула окно, собираясь предупредить Владимира, но было поздно. Автомобиль рванулся с места и исчез за поворотом. Я кинулась звонить на мобильный, но знакомый номер не отвечал - абонент был не доступен.

Здравый смысл подсказывал, что Владимир знал о последствиях и не стал бы делить шлейфы, если бы это причиняло вред. Но сердце отчаянно кричало, что всё не так. Стряслась беда, и надо скорее действовать. Я позвонила ещё раз, услышала равнодушное «абонент находится вне зоны действия сети» и, махнув рукой на гордость, решила ехать и своими глазами убедиться, что Владимир цел и невредим.

Добежать до метро оказалось делом трех минут, хотя обычно занимало десять. По дороге я пыталась поймать такси или попутку, но улицы словно вымерли. Только холодный дождь стучал по черным лужам, выбивая блестящие сквозь сумрак пузыри. В метро царила та же пустота. Поезд еле полз, подолгу стоя на каждой станции. Беспокоясь всё сильней, я набирала номер Владимира и снова не получала ответа.

Предчувствия меня не обманули. Машина Владимира не стояла, как обычно во дворе, а в окнах дома под гордым гербом Корфов не горел свет. Дрожа от холода и страха, я поискала в знакомом углублении ключи и, открыв дверь, заметалась по темным комнатам.

Владимир мог заехать куда-то по дороге. Следовало набраться терпения и ждать его. Но от волнения я плохо соображала. Сердце разрывалось от боли, а перед глазами стояла усталая фигура Владимира и шлейф, мертвыми крыльями волокущийся по земле.

Почему я сразу не заметила? Как могла подумать, что Владимир лжет! Надо было прислушаться к его словам! Я со стыдом оглянулась на свой шлейф, снова ставший семицветным и беспечно развевающийся за моей спиной. Только бы с Владимиром ничего не случилось. Я скажу ему, что мне не нужно никакой свободы, признаюсь во всем, лишь бы он сейчас шагнул через порог…

Но время шло, а Владимир не появлялся. Я перевернула вверх дном его кабинет, но не нашла никакой подсказки. В разгар поисков мне вспомнился недочитанный дневник, и я помчалась в библиотеку. Записки семицветки лежали на старом месте и, пробежав глазами последние страницы, я поняла, что должна немедленно, не теряя ни секунды найти Владимира.

Разбуженная телефонным звонком Полина не сразу поняла, в чем дело.
- Анна Петровна? Что случилось? Да, Владимир Иванович просил заказать ему билет до Дамаска.
- Но там же война! - ужаснулась я, вспоминая утренние новости.
- А самолеты летают, - даже не видя Полины, можно было представить, как она неодобрительно пожала плечами, потянулась к ноутбуку и, открыв его, прочитала номер и время рейса.
Я посмотрела на часы в гостиной – пять минут назад.

Табло в интернете безжалостно подтвердило, что вылет состоялся - напрасно я надеялась на непогоду. До следующего рейса Москва-Дамаск было больше суток.

За ночь я успела выяснить, что визу в Сирию можно оформить на границе, заказала себе билет, но так и не узнала, где искать Владимира в чужой, воюющей стране. Его самолет давно приземлился, но телефон по-прежнему молчал. Все шкафы и полки в доме были перерыты без какого-либо результата. Полина тоже ничего не знала. Заб-аль сам связывался с ней по телефону, не оставляя никакой информации.

Я дрожала, как в лихорадке, зная, что счет идет не на дни, а на часы. Моя тезка уехала от барона рано утром, но к вечеру стала за него волноваться. В её памяти всплывали не замеченные при прощании детали: темный, пугающий безнадежностью взгляд Владимира, его повисший шлейф. Побелеть концы ещё не успели, но уже волочились по земле. Не находя себе места, Анна приказала запрягать лошадей и ближе к полуночи приехала обратно. Никто не вышел ей навстречу. Слуги доложили, что хозяин утром закрылся в кабинете и с тех пор не выходил. Напрасно Анна стучалась и звала его, барон не отвечал. Волнуясь всё сильней, она велела взломать дверь. Управляющий пытался возражать, но Анна, не тратя времени на разговоры, закрасила розовым его болотный шлейф, и приказ исполнили без проволочек. Барон в забытьи лежал на диване. Его ослепительно белый шлейф был длиной не больше дюйма. Боясь, что опоздала, Анна стала трясти барона за плечи, признаваясь ему в любви. К счастью, он открыл глаза и ответил на поцелуй, позволив навсегда соединить их шлейфы…

Мне следовало сделать то же самое, но Владимир был слишком далеко. Он не верил в мою любовь, а жалости не хотел и, словно зная, что я вернусь, улетел в воюющий Дамаск.

Строки, прочитанные слишком поздно, выжигали мне душу. Хотелось рыдать от бессилия, но я сдержала слезы. До отъезда следовало понять, где в Дамаске искать Владимира. Почему он отправился именно туда? За ужином ему звонил Заб-аль. Не нашелся ли последний, недостающий листок от священной книги? Кажется, Заб-аль боялся доставать его? Или не мог?

Книга хранилась в сейфе. Кода от него у меня не было. Понимая, что выхода нет, я дрожащей рукой набрала на телефоне номер тети Владимира.

Приятный женский голос стал резким и глухим, стоило объяснить, что случилось, но ни одного заслуженного упрека в мой адрес не прозвучало. Тетя Владимира была суха и деловита.
- Дамаск? Нет, Володя ничего не говорил. Код сейфа короткий - «Анна». Открой и посмотри, я жду.

В сейфе книги Грааля не было. Вместо неё лежал одинокий конверт, подписанный: «Надежде Корф». Я вскрыла его и с щемящей гордостью поняла - Владимир Корф не сдается никогда. Он улетел в Дамаск не умирать, а собирать священную книгу. Став единой, она преобразит мир и возвратит в него любовь и веру.

- Надеюсь, - писал Владимир тетушке, - сам я тоже буду спасен и порадую тебя своим возвращением. Если нет, прости меня и не поминай лихом. И не сердись на Анну. Она не знала об опасности. Ты называла меня неисправимым гордецом - так и есть. Я не могу быть с женщиной, которая меня не любит.

Дойдя до этих строк, я зарыдала так отчаянно и безнадежно, что голос тетушки смягчился.
- Он не только гордец, но и неисправимый болван, - помолчав, добавила она. – Ты ведь любишь его, Анна…

Я кивнула, сквозь слезы признаваясь, что люблю и не смогу жить, если с Владимиром случится непоправимое.

Тетушка вздохнула:
- Тогда будь сильной. Попробуй почувствовать его. Только твоя любовь способна спасти Владимира. Не страшно, что шлейф белеет. Это изначальный цвет всех Чистых. Их шлейфы веками забирали себе чужую боль и почернели. Опасна не белизна, а то, что шлейф становится короче. Так бывает со всеми, кто потерял любовь. И чем сильнее чувство, тем быстрее растает шлейф.

Я хотела спросить, как мне почувствовать Владимира - ведь наши шлейфы разделены, но тетушка уже повесила трубку.

(Читать под клип Маски "Ангел седой")





Продолжение